Жюльетта Бенцони - Ожерелье для дьявола
— Терезия! Какая неосторожность! А если бы вас видели или слышали?
— Никакой опасности нет. Моя мать и герцогиня д'Альба, я должна была бы сказать — герцогиня д'Альба и моя мать, которую распирает от гордости, ужинают вместе в зале. А я сказала, что не хочу есть, что у меня болит голова. О Жиль!
Эта женщина, она ваша любовница?
— Что за вопрос? Ты же благовоспитанная девочка! Ты пришла сюда, чтобы спросить именно об этом?
— Конечно, нет. Но, во-первых, я уже не маленькая девочка, и потом, если она вас прячет, значит, она вас любит. Она красивая, хотя мне она не нравится. Все в ней говорит, что в мире есть только Бог, она и некоторые дополнения.
— Терезия! — упрекнул он ее. — Еще раз…
— Зачем я пришла? Помочь вам. Ах, мой друг, как же я была счастлива, когда узнала вас!
Люди говорили о вас ужасные вещи. А я даже не знала, живы ли вы.
Непосредственность ребенка освежающе подействовала на Жиля. Он смягчился.
— Как я понимаю, вы поверили этому?
Она смерила его негодующим и в то же время сострадательным взглядом, каким дети смотрят на взрослых, делающих глупости.
— Вы что, с ума сошли? Я знаю вас и умею разбираться в людях. Родители тоже, впрочем, не поверили этому. В нашей семье все вас любят.
Папа говорил, что это какая-то несусветно глупая история, что она связана с принцессой Астурийской. А что, правда, что женщины играют в вашей жизни большую роль?
Жиль рассмеялся.
— Они играют большую роль в жизни каждого мужчины, Терезия. Вы немного позже тоже, может быть, будете играть большую роль в жизни многих мужчин.
Она опустилась на край кушетки и испустила вздох, в котором содержался весь опыт мира.
— Ах, я это уже знаю.
— Правда?
— Правда! Вы вот не спрашиваете, почему вы обнаружили нас здесь, на пути во Францию, как будто загорелась вся Испания. Это же из-за меня.
— Да? Из-за вас?
— Из-за меня и из-за дяди Максимилиана. Он влюбился в меня и попросил у отца моей руки.
Был ужасный скандал.
Жиль ошеломленно смотрел на нее. Однако она говорила не шутя.
— Ваш дядя! Брат вашей матери!
— Да, дядя Галабер, конечно. Вы его знаете.
Он очень приятный.
Действительно, Жиль неоднократно видел у Кабаррусов «дядю Максимилиана». Он приехал из Байонны в самом начале года по семейным делам. О, конечно, ничего удивительного, что Терезия нашла его приятным. Это был мужчина тридцати лет, элегантный, тонкий, с живым взором, чувственным ртом, с мощным и в то же время гибким торсом, хорошо и со вкусом одетый в костюм отличного покроя. В дополнение к этому он был довольно умен и очень галантен. Словом, было чем вскружить голову многим женщинам и даже племяннице, выглядевшей старше своих лет.
— Так, значит, вы были не против этого неслыханного брака? Можно подумать, что в вас говорит какое-то сожаление.
В ответной улыбке девочки-подростка была удивительная смесь детского простодушия и чего-то бессознательно женского.
— Конечно! Я очень люблю дядю Максимилиана. Он умеет так красиво говорить…
— Но, черт побери, это же ваш дядя, брат вашей матери!
— Это мужчина. А мужчина есть мужчина.
Для меня существуют лишь две категории мужчин: соблазнительные и несоблазнительные. Вы очень соблазнительный мужчина, но дядя тоже.
А потом, мне надо, чтобы меня утешали. Вы же меня совсем покинули, вы не занимаетесь мной, у вас другое в голове, ваша герцогиня, например.
Я ее видела в тот день, когда меня короновали.
Если вы…
— Терезия, мы отвлеклись. Вернемся к родителям. Если я правильно понял, они это восприняли очень плохо.
— Больше чем плохо. Мама упала в обморок, а папа был таким, каким я его еще никогда не видела. Когда он все разгромил в своем кабинете, он решил, что мы немедленно уедем во Францию, мама, мои братья и я, потому что в Испании из нас сделают лишь настоящих дикарей. Он отсылает нас к одному из своих парижских корреспондентов. Это некий господин Буажлу, советник парламента. Он примет нас у себя на острове Святого Людовика, пока мы сможем найти себе подходящий дом. Вот и вся история.
— И ваш отец так спешил, что даже не нашел времени сделать себе паспорт для проезда через границу?
— Конечно, да, он сделал все паспорта. Папа никогда ничего не забывает. Но вы же знаете маму. У нее такая голова! Она забыла эти пропуска на туалетном столике. Мы завтра же уедем во Францию. Вот почему я говорю вам, что пришла вам помочь.
— Каким же образом?
— Я вас разбудила, вы крепко спали и не слышали, как подъехал всадник.
— Действительно, я спал и ничего не слышал.
— Это слуга моего отца. Он догонял нас с самого Мадрида и привез эти проклятые пропуска.
Завтра мы перевезем вас через границу с собой.
Сделаем то, чего не сможет сделать ваша прекрасная подруга, хоть она и герцогиня д'Альба.
— Просто так вот, возьмете и перевезете? И как же?
Терезия встала, подошла к двери, приложила к ней ухо.
— Сейчас все вам расскажем. Я думаю, что они уже здесь.
Прежде чем Жиль успел что-либо сделать, она приоткрыла дверь и впустила своих старших братьев, четырнадцатилетнего Франсуа и тринадцатилетнего Доминика. Они вошли в комнату на цыпочках, как настоящие конспираторы.
— Ну что? — спросила Терезия нетерпеливо. — Что вам удалось сделать?
Старший, Франсуа, красивый мальчик, похожий на сестру, порылся в карманах и вытащил маленький пакет, завернутый в грязную тряпку.
— У меня есть все, что надо. Около церкви живет какой-то аптекарь. Его показал мне охранник замка. Я рассказал аптекарю, что у меня такая нервная лошадь, что не может спать, и он мне дал это.
— Кажется, это отличное средство, — подхватил Доминик, блондин, перенявший от матери быстрый взгляд и острый язык. — Треть унции, и он счастливо проспит все двадцать четыре часа.
Скрестив руки на груди. Жиль слушал с внимательной настороженностью.
— Не объясните ли вы мне, что вы замышляете, господа? Я нисколько не сомневаюсь в благородстве ваших намерений, но ваши приготовления меня беспокоят. Если я вас правильно понял, вы собираетесь кого-то усыпить?
Доминик поднял на него свой взгляд, в котором, кроме чистой голубизны, было еще и что-то ангельское.
— Нашего воспитателя дона Бартоломео. Он очень любит вино. Сегодня вечером ему будет подан большой кувшин, и в него мы подбавим этого порошка.
— А когда он заснет, — продолжал Франсуа, — снимем с него одежду, устроим его поудобнее, дадим денег хозяину, чтобы тот не занимался им после нашего отъезда.
— А вы, — победно заключила Терезия, — вы наденете его одежду и займете его место в нашей карете. Таким образом вы сможете въехать во Францию без затруднений. Ведь в паспорт вписан католический воспитатель. Правда, это мы хорошо придумали?
