Там, за Вороножскими лесами - Татьяна Владимировна Луковская
Широко перекрестившись на распятие церковного купола, Филька бросился на Демьяна. Он яростно начал наскакивать, целясь в лицо, желая сразу же мощной атакой подавить соперника. Но его кулаки встречали лишь пустоту. Олексич только уворачивался, не нанося в ответ ни единого удара. Он отступал по кругу, ведя соперника за собой.
– А ольговский-то трусоват! Бегает как заяц! – раздавались смешки вороножских зевак.
Получив одобрение зрителей, Буян, сделав несколько обманных ударов в сторону груди и правого плеча, опять попытался достать скулу Демьяна. Тот казался запыхавшимся и уклонялся все менее ловко.
– Батюшка, вели, чтоб остановили! – взволнованно дергала Агафья Федора за рукав. – Он ведь убьет его!
– Твой дурня липовецкого? – ухмыльнулся воевода, – Не должен, он у тебя жалостливый.
Буян в очередной раз махнул кулаком, тяжелый серебряный перстень, щедрый княжеский подарок, задел Демьяну щеку, из рассеченной раны хлынула кровь.
– Батюшка, ну, пожалуйста, ну, Христа ради! – уже рыдала, не стесняясь людей, Агаша.
– Отстань! – рявкнул воевода, не оборачиваясь к дочери.
Филька, увидев кровь соперника, усилил напор, еще, еще и… Демьян резко пригнулся почти к самой земле и откуда-то снизу нанес один единственный удар в челюсть. Буян покачнулся, зачерпнул руками воздух и рухнул на истоптанный снег.
– Убил! – ахнула какая-то баба. Липовецкие рванули к дружку, стали его легонько трясти и растирать снегом. Филька тихо застонал.
– Живой! – пробежало по толпе.
– Уйми своего бугая. Всех воев мне помял, – досадливо бросил Святослав.
– Так он никогда первым не начинает, – весело отозвался Александр, гордо задирая нос.
Пришедшего в себя Буяна под руки увели в княжеский терем. Демьян неспешно с достоинством одевался, наслаждаясь минутной славой.
– Что ж сразу не ударил? – подмигнул ему воевода.
– Народ позабавить хотел.
– Кто научил-то так?
– Отец.
Демьян искал глазами в толпе Агашу.
– Не ищи, домой я ее отослал, – сразу понял все Федор. – Забывай, легче будет, и кулаки об дураков чесать не придется.
– Это уж я сам решу – забывать али нет.
– Как знаешь, – пожал плечами воевода.
– Робша, пойдем, – ревниво встал промеж них Александр.
Ольговские отправились в свою сторону, липовецкие – в свою. И только местные остались, громко обсуждать поединок.
Проня потихоньку сунул Демьяну в руку что-то мягкое:
– Твоя передала, кровь остановить.
Беленькую, вышитую мелкими цветочками ширинку54 Олексич бережно спрятал за пазуху, привычно утерев кровь рукавом. «Опять подарок, а я даже и отдариться не могу!»
– Пронька, а кто у нас гребни резать может? Для Зарянки моей кто гребень смастерил?
– Кажись, Митяй…Поспрошаю.
– Поспрошай.
– Воровать-то будем?
– Будем, – уверенно махнул головой Демьян. – Я свою бабу никому отдавать не собираюсь.
И хотя Агафья была вовсе и не бабой, и уж тем более не его, возбужденному дракой, парню все казалось теперь простым и достижимым. Над головой простиралось по-весеннему синее небо, под ногами мялся не такой уж и грязный снег, а грудь грел расшитый платочек.
2
По левому берегу Вороножа с западной стороны, еще очень далеко, так, что и зоркому вою едва хватало сил рассмотреть, от окаема отделилась россыпь дрожащих точек. Выстроившись в цепь вдоль реки, они медленно приближались к заставе. Но опытные вороножские дозорные сразу приметили чужаков, засуетились, послали к воеводе. И вот уже сам Федор Евсеевич вглядывается в степь. Да это десяток всадников, и они едут к заставе! Городецкие дружинники заняли положенные места, готовясь к бою. Где десять, там может быть и целое войско. Воронож привык ждать беды с левого края. Куряне тоже залезли на заборол.
– Кто ж такие? – Святослав Липовецкий, нахмурив брови, встал рядом с воеводой.
– Поглядим, – спокойно ответил Федор, оправляя наручи.
При приближении всадников оказалось всего пятеро, у каждого по две лошади – та, на которой ехали, и на смену. Незнакомые люди легкой рысцой объезжали степной кустарник и одиночные деревья, ненадолго исчезали в оврагах и снова появлялись. Уже можно было различить сверкавшие на зимнем солнышке шишаки. «Русичи!» – понеслось вдоль прясла.
– Наши! – закричал один из липовецких воев. – Степка Карась ведет!
– Наконец-то! – Святослав, хлопнув себя кулаком в грудь, весело подмигнул стоявшему позади Александру.
Ольговский князь в отличие от брата не спешил выражать бурную радость.
Всадники подъехали к краю берега. Тот, в котором признали Степку, спрыгнул с коня и пошел проверять прочность льда, простукивая перед собой каблуком.
– Эй, Карась! – зашумели с городни. – Не бойся, рыбы не тонут!
Вой не услышал шутку, время от времени озираясь на сруб, он продолжал осторожно двигаться вперед. Перейдя реку, Степан дал спутникам добро и побрел назад за своими лошадьми. Остальные, спешившись, под уздцы повели коней на лед.
Воевода махнул, чтобы отворяли ворота.
– Мы из Липовца, князь наш у вас? – приблизившись к городне, крикнул Карась.
– Здесь я! – сам отозвался Святослав. – Въезжайте!
Он почти бегом бросился спускаться.
Только вблизи стало заметно, как измучены гонцы: осунувшиеся серые лица, синева под глазами.
– Ну, что там? – Святослав нетерпеливо тряхнул худощавого Степана за плечи. – Ушли поганые?
– Ушли, – махнул головой гонец, – все ушли.
– Грады целы? Липовец, Ольгов? – князь замер.
– Целы, Бог сохранил, – выпалил Степан.
Святослав облегченно выдохнул.
– Села пожгли, все вкруг пусто стоворили, а в грады не полезли. Да и в селах полон невелик взяли, народ уж ушлый, разбежался.
– Хорошо! – ликовал Липовецкий правитель.
– Только вот…, – Карась замялся.
– Что не ладно? – сразу понял князь.
– Ахмат приказал в назидание тринадцать бояр казнить… Восемь рыльских и наших пятеро. Кого в степи нагнали… это тех, что за вами вслед пробирались, кого из градов с семьями потребовали выдать.
– Кого? – хрипло спросил Святослав.
– Якова Тюрю, Фому Третьяка, Пашеню и тысяцких двух.
– Каких тысяцких? – подлетел Александр. – Моего тоже?!
– Липовецкого и ольговского обоих поганые велели с семьями выдать, а то на приступ пойдут, так и выдали, чтоб грады не губили.
Александр покрутил головой в поисках Демьяна, но того поблизости не было.
– А с вашим-то совсем худо все вышло, – понизив голос, прошептал Карась. – Ваш Олекса сказал, сам выйду, а семью выводить не
