Девушка в белом кимоно - Ана Джонс
Мы любим.
* * *
После церемонии здесь же, поддеревом, мы разделяем трапезу и слушаем истории. О том, как встретились Маико и Эйджи, как Исури не высыпается с рождения ребенка и обо всех многочисленных поклонниках бабушки Фумико. Мы смеемся и празднуем начало нашей новой жизни.
Ночь в разгаре, и даже светлячков одолевает дремота: их световое представление постепенно угасает. Мы прислушиваемся к стрекоту сверчков и к шепоту ветра в листве и желаем доброй ночи немногим остававшимся еще с нами гостям.
Маико встает со своим мужем Эйджи. Татсу висит у нее на плече, уже крепко уснув. Их дочь Йошико потягивается и зевает. Это был долгий вечер для всех нас.
— Маико, подожди, — я быстро подхожу к ней.
Оставшиеся фонарики бросают свет на ее круглые щеки, и от этого ее лицо становится мягче чертами.
— Что такое, Наоко?
— Я просто хотела... — я поправляю рукава, пытаясь найти слова, чтобы выразить, насколько я ей благодарна и как много значила для меня ее доброта. Во мне рождается новая волна эмоций, и у меня перехватывает дыхание. — Моей семьи тут не было, и окаасан... — слезы наполняют глаза и задерживаются на нижнем веке, грозя вылиться наружу. — Я просто хочу сказать, что ты оказала мне честь, — я сжимаю губы и кланяюсь.
Она улыбается и возвращает мне поклон. Бросив взгляд на Хаджиме, она улыбается еще шире.
— У тебя все будет в порядке.
Неужели мое волнение так заметно? Я тоже смотрю на Хаджиме, который разговаривает со своими сослуживцами, потом снова на Маико и улыбаюсь. Затем начинаю смеяться. Да, конечно, заметно. Она похлопывает меня по руке и уходит со своей семьей.
Хоть мы с Хаджиме и познали супружескую близость, это происходило украдкой и торопливо, потому что мы боялись, что нас увидят. Теперь, когда мы женаты, в нашем распоряжении вся ночь на то, чтобы узнать друг друга. Мы будем наедине как муж и жена. Больше не надо будет прятаться, не надо думать о времени. Ничто не будет нам мешать.
Я утаю от него разве что секрет, что я могу уже носить его ребенка. Но об этом я расскажу ему утром.
Сейчас же я медленно подхожу к мужу плавными шагами. Он стоит один и смотрит прямо мне в глаза. Что это я в них вижу? Сердце начинает биться быстрее. Здесь больше никого нет, мы остались вдвоем. Да, я уже знаю этот взгляд. Голова чуть наклонена, глаза серьезные. В моей груди снова забились бабочки.
Он устраивает фуражку под мышку и протягивает мне руку.
— Жена.
Жена. Мне нравится, как звучит это обращение в его устах. Стоит мне вложить свою руку в его, как от этого простого прикосновения пальцев во мне зажигается пламя. Так, держась за руки, мы идем к нашему маленькому домику, чуть расходясь в стороны на неровностях тропинки и снова приближаясь, но так и не разнимая рук. Краешком глаза я замечаю, что он наблюдает за мной.
— Что-то ты молчалива, — говорит Хаджиме и сжимает мне руку. — О чем задумалась?
— Ну... — я быстро бросаю на него взгляд, держа свои раздумья при себе. Мне не хочется говорить ему о них. И чуть пожав плечами, я сонно улыбаюсь.
Хаджиме приподнимает мою руку и целует пальцы.
— Ну а я думаю, что я самый счастливый человек в этом мире. Я думаю... чем я мог заслужить тебя? — он снова целует мне руку и останавливается. Потом подходит ко мне ближе. — Я думаю, черт побери, как она красива, — его взгляд падает мне на губы, он наклоняется....
И я целую его, не в силах остановиться. Теплые губы прижимаются к моим. Теперь я ни о чем не думаю. Я могу только чувствовать.
И вдруг я оказываюсь у него на руках и смеюсь.
— Что ты делаешь?
Он идет так легко, словно я ничего не вешу, быстрыми шагами подходя к нашему домику. Чуть наклоняется вбок, чтобы открыть упрямую дверь.
— Жених всегда переносит невесту через порог.
— Я не знаю такой традиции, — говорю я, пока он разворачивается так, чтобы мы оба могли пройти в образовавшийся проем.
— Добро пожаловать домой, жена моя.
Я прикусываю губу и улыбаюсь, тут же забыв о его странных традициях.
Я обвиваю руками его шею, и он с легкостью ставит меня на пол, по-прежнему не отпуская от себя. Мы притягиваем друг друга ближе, и его губы снова находят мои. В его поцелуе постепенно рождается голод. Он начинает махать рукой в воздухе, пока не нащупывает дверь и не задвигает ее. Потом обе его руки гладят меня и останавливаются на поясе оби. Я чувствую, как его пальцы скользят по нему. Отстранившись, он указывает на кимоно моей матери.
— Я боюсь его повредить. Я не хочу...
Я заставляю его замолчать, приложив пальцы к его губам.
— Меня одевали три женщины, Хаджиме. И если тебе хватит терпения, то, для того чтобы это снять, понадобится только один человек.
Я снимаю обувь и носки таби, кивая ему, чтобы он последовал моему примеру. Затем, взяв его за руки, я подвожу его к футону и предлагаю ему сесть. Опустившись на край, он расстегивает верхние пуговицы свой парадной рубашки, раскрывая ворот, и откидывается назад, опершись на локти.
Я наблюдаю за тем, как он с любопытством смотрит на меня. Меня снова охватывает волнение.
Дрожащими руками я нахожу шелковый чехол, в который укладывается сиромуку, и кладу его у своих ног. Затем, не отрывая взгляда от Хаджиме, я тянусь назад и аккуратно высвобождаю декоративный шнурок.
Я тихо говорю по-японски, зная, что он поймет не все. То, что я говорю, не услышишь в повседневных разговорах, потому что эти слова я произношу только для него и только сегодня ночью.
— Теперь ты стал моим мужем. Поэтому без всякого стеснения я подготавливаю себя.
Я облизываю губы и делаю долгий вдох, чтобы успокоиться, и распускаю пояс. Он течет сквозь мои пальцы и падает
