Патриция Поттер - Серебряная леди
— Нет, — решительно отказалась Каталина. — Я слишком много потратила сил, чтобы создать «Серебряную леди».
— Значит, война продолжается?
Каталина безразлично повела плечами.
— Называйте это как хотите.
— Надеюсь, больше никаких засад не будет, мисс Кэт.
— Кто сказал, что война — это ад?
Марш осторожно пальцем приподнял ее подбородок.
— Я думаю, один генерал североамериканской армии. Но вы, мисс Кэт, ничего об аде не знаете.
— А вы знаете?
В глазах ее то и дело вспыхивали молнии. Пространство между ними жило, вибрировало. Меткая подача — и ответный бросок. Отчаянный выпад — и ответный удар. Каждый искал слабое место другого.
Марш провел рукой по щеке Каталины, наблюдая, как из цвета слоновой кости ее лицо стало розовым.
— Не смейте прикасаться ко мне, — резко бросила женщина, отпрянув назад.
— Но почему, мисс Кэт? Неужели это вам неприятно? Мои пальцы обжигают вам лицо?
Конечно, обжигают. И Кэт не желала позволять этого. Она чувствовала себя кроликом под гипнотическим немигающим взглядом змеи. Если бы только ее тело не поддавалось соблазну! Если бы только ей самой не хотелось броситься к нему в объятия! Если бы только она не помнила сладостного мгновения, когда он губами прикоснулся к ней! Это было так неожиданно нежно! И она приняла его ласки совершенно не свойственным ей образом.
— Я не люблю вас, мистер Кантон.
— Мне кажется, я и не интересовался этим.
— Отвезите меня в город.
— Не сейчас.
— Чего вы добиваетесь?
Он откинулся на сиденье, достал из кармана рубашки сигару, а из брючного кармана коробок спичек. Не спрашивая ее позволения, Кантон прикурил, глубоко затянулся и лениво выпустил кольца дыма, уплывшие под потолок коляски.
— Имеете ли вы какое-нибудь представление о том, на что похожа тюремная камера?
Глаза Кантона стали непроницаемыми, они, скорее, отражали, чем выражали. Рот его кривился в усмешке, и Каталине захотелось закрыть его ладонью.
— Нет, — ответила она. — Но я подозреваю, что вы видели не одну.
— Только одну, мисс Каталина. И она не была шире этого экипажа и совсем не такая комфортабельная. Я всегда возвращаю долги с лихвой, но для вас я сделаю исключение.
— Еще одно предупреждение?
— Нет, обещание.
Каталина выпустила коготки. За долгие годы она ни у кого не просила прощения.
— Мистер Кантон, вы — не наш.
Марш вопросительно поднял бровь.
— А чей же я?
Он искренне хотел бы это знать. В его вопросе звучала скрытая тоска. Недостаточная, чтобы вызвать в ней симпатию, но вполне достаточная, чтобы заинтриговать ее. Каталина вновь вспомнила его недолгую нежность. Может быть, ей показалось? Вряд ли.
— Откуда вы приехали? — задав вопрос, она не рассчитывала на ответ.
Марш якобы беспечно пожал плечами.
— Этого места больше не существует.
Каталина знала, что ей не следует спрашивать. Это не ее дело. Она не хочет ничего знать о нем. Их разговор был слишком личным. Она не хотела ни влюбляться в него, ни даже испытывать самого незначительного интереса. Она хотела, чтобы он исчез, сгинул. Она хотела, чтобы ее жизнь и жизнь «Серебряной леди» текла по-старому. Без всяких изменений и осложнений. Она хотела, чтобы ее уважали. Она хотела быть богатой. Она хотела жить в покое и безопасности. Это означало оставаться в одиночестве.
Одна. Это слово никогда раньше ее не ранило. Раньше оно соединялось с представлением о рае. Почему-то сейчас этого не получилось.
Этому человеку нельзя доверять. Нельзя довериться ни одному мужчине, может быть за исключением Тедди.
— Я хочу вернуться в город, — вновь сказала Каталина.
Голос ее дрогнул.
— Трусишка.
— Просто мне не нравится общество.
— Но мне оно нравится, и я вполне владею собой.
— Я добьюсь, чтобы вас призвали к ответу за похищение женщины.
Марш провел пальцем по ее руке — от запястья к плечу.
— Тогда я тем более должен это сделать.
От его прикосновения по всему телу побежали мурашки, тепло его рук вновь вызвало ноющую сладость ожидания во всех запретных уголках тела. Обороняя свою свободу, Каталина инстинктивно… ударила его. Глубоко вздохнула. Господи! Она совершила то, что поклялась никогда более не делать: не поднимать руки на живое существо. Марш оторопело взглянул на нее, и Каталина вспомнила другое лицо. Мозг прокручивал назад кадры жизни. И она вновь оказалась в холодной, узкой, грязной комнате.
* * *Злорадная усмешка сползла с лица ее мужа, и он в изумлении уставился на странную вещицу в ее руке, направленную прямо на него.
— Лиззи, — шептал он, отступая назад и цепляясь рукой за край стола.
— Больше — никогда, — прошептала она. — Я никогда больше не сделаю этого. Никогда.
Он рухнул на колени, протягивая к ней руки, и прошептал.
— Ты не можешь бросить меня, Лиззи… Никогда… Ты, маленькая шлюха…
Она попятилась назад, прочь от него. Он пополз к ней на коленях, протягивая руку, подобно стервятнику с острыми когтями. Лиззи сделала еще один шаг назад и оказалась прижатой к стене. Больше отступать было некуда. Изумление на его лице сменилось ликующей ненавистью. Еще несколько дюймов… Это все, что было у нее в запасе. Она судорожно искала путь к отступлению. Его рука уже ухватила подол ее платья, поползла по лодыжке. В отчаянии молодая женщина бросилась на своего мучителя и впилась ногтями в его лицо, оставляя на нем глубокие кровавые следы. Он грязно выругался, схватился руками за лицо и покачнулся, теряя равновесие… Потом повалился на пол, тяжестью тела вдавливая нож все глубже в грудную клетку.
* * *Первое, что собирался сделать Марш, получив пощечину, — это вывернуть ей руку. Ему хотелось схватить и как следует потрясти ее. Если бы перед ним был мужчина, он бы так и поступил. Но неожиданно он посмотрел ей в лицо. Оно было белым как полотно. Ее глаза, прелестные, глубокие глаза, были переполнены ужасом. Кантон усомнился в том, что в этот момент Каталина помнит о его присутствии. Она находилась не с ним, была где-то далеко, и жизнь ее проходила там, а не здесь.
Злость его прошла.
— Каталина, — мягко позвал он.
Она, казалось, не слышала.
— Каталина, — попробовал он еще раз.
Женщина взглянула на него, как бы сосредотачиваясь.
— Кэт! — он говорил тихо, но настойчиво и требовательно.
Она тряхнула головой, отгоняя наваждение.
Маршу хотелось успокоить ее, но он не знал как. Боже! Двадцать лет минуло с тех пор, как он кого-то успокаивал. А может, еще больше… Когда его сестра была искусана енотом, которого девочка пыталась вызволить из капкана, Маршу пришлось убить его, потому что зверек был слишком тяжело ранен, чтобы выжить. Сестра смотрела на него как на чудовище. Для нее это потрясение осталось незаживающей раной, потому что к старшему брату девочка испытывала восхищение, близкое к поклонению. Она была уверена в том, что он не может совершить ничего не правильного или дурного. Долгие недели отцу пришлось объяснять ей, что убить искалеченного енота было милосерднее, чем оставить его жить уродом.
