Тереза Медейрос - Проклятие королевы фей
Холли, следовавшая за Винифридой, женой Эмриса Аб-Мэдока, по полутемному сплетению коридоров, ведущих к ее спальне, не стала говорить маленькой женщине, что той пришлось бы взобраться на стул, чтобы дотянуться сэру Остину до подбородка, не говоря уж об ушах. Выцветший лен ее волос выдал бы то, что она является матерью Кэри, даже если бы Холли не была свидетелем того, как Винифрида целовала оруженосца и трепала его за щеки, отчего его светлая кожа залилась смущенным румянцем. Женщина чирикала, как воробей, но по тесным сводчатым коридорам она летала, словно юркий упитанный сизый голубь.
Холли была благодарна своей болтливой спутнице. Элспет и отец Натаниэль задержались у огня на кухне, чтобы угоститься жарким, от одного вида которого переполненный желудок Холли протестующе забурлил, и девушка предпочла слушать щебетание служанки и не думать о ее безрадостном будущем в качестве супруги сэра Остина.
— Наша семья уже много поколений служит у Гавенморов. Мой Эмрис у нашего господина управляющий, но всеми ключами заведую я.
Они начали подниматься по каменной винтовой лестнице, и слова служанки подтвердило тихое позвякивание.
— А как же отец сэра Остина? — спросила Холли. — Я не могла не заметить, что вы все называете своим господином не отца, а сына.
Печально покачав головой, Винифрида постучала себя пальцем по виску.
— У старого нашего господина с головой не все в порядке — с тех самых пор, как умерла его жена. Половину времени он проклинает короля, а вторую бродит по замку, разыскивая свою возлюбленную Гвинет.
— Как печально, — ответила Холли, подумав, что и ее отец мог бы пасть жертвой порожденного горем безумия.
Казалось, и сам Каер Гавенмор погрузился в траур. Холли привыкла к широким коридорам и светлым просторным комнатам замка Тьюксбери. Закрытые ставнями окна и узкие бойницы этой цитадели злобно взирали на нее из темноты. Свисающая со светильников паутина, приводимая в движение малейшим дуновением, колыхалась, словно изъеденная молью вуаль.
Мать Кэри сальной свечой освещала дорогу по неровным каменным ступеням, и каждый раз, когда огонек вздрагивал, у Холли перехватывало дыхание от страха, что следующий порыв сквозняка оставит их во тьме. К ее огромному облегчению, Винифрида, поднимаясь по винтовой лестнице, уходящей во мрак, защищала огонек рукой.
Затхлый воздух прорезал женский стон, негромкий и проникнутый болью. Холли застыла на месте, чувствуя, как встают дыбом стриженые волосы у нее на голове.
Винифрида, обернувшись через плечо, весело улыбнулась, заверив Холли, что ее воображение в очередной раз взяло верх над здравым смыслом. Прижав ладонь к бешено стучащему сердцу, девушка усилием воли заставила ноги продолжить подъем, с нетерпением ожидая услышать объяснение Винифриды, что это просто ветер воет в выветрившейся щели в каменной кладке.
— Не обращайте внимания на этот звук, дитя мое. Это всего лишь бабушка нашего господина.
— Его бабушка? Она еще жива?
Холли испуганно оглянулась вниз, пытаясь мысленно подсчитать возраст этой женщины. Литературой, особенно поэзией, она увлекалась с упоением, но строгий наставник объявил ее ничтожный умишко непригодным для математики, науки мужчин.
Винифрида небрежно махнула рукой.
— Да нет, конечно же. Бедняжка выбросилась из окна башни, после того как супруг запер ее там за то, что она заигрывала с менестрелем, — она многозначительно подмигнула. — Говорят, ее толкнуло на это отчаяние, но я точно скажу: это была скука. В конце концов, десять лет — это слишком большой срок, чтобы довольствоваться обществом лишь самой себя.
Холли все еще размышляла над этими мрачными словами, когда они, завернув за угол, были оглушены звоном цепей. Девушка заткнула уши и опустила руки только тогда, когда гул затих, превратившись в призрачное эхо.
Сглотнув комок страха, сдавивший ей горло, она с надеждой повернулась к Винифриде.
— Незакрепленная цепь подъемного моста? Летучие мыши, проникшие на колокольню?
Винифрида покачала головой, печально цокнув языком.
— Это невеста прапрапрадедушки нашего господина. Холли не требовалось быть Пифагором, чтобы подсчитать, жива ли еще эта дама из рода Гавенморов.
— Мне кажется, эта женщина не скончалась мирно в своей постели, — тихо вымолвила она.
— Это уж точно. По приказу старого Карадавга Гавенмора ее сожгли живьем во дворе замка, — голос Винифриды понизился до заговорщического шепота. — Он утверждал, что она была ведьмой, но, говорят, бедная девчонка неосторожно показала ножку, забираясь в носилки.
Ну вот, мы и пришли! Я приказала служанкам приготовить вашу комнату.
Распахнув массивную дубовую дверь, она подтолкнула Холли внутрь. Уткнувшись подбородком в грудь, служанка тихо рассмеялась.
— Не обращайте внимания на Белую Даму, дорогая. Обычно она никого не беспокоит, ну, разве что в полнолуние.
Произнеся эти сомнительные слова утешения, Винифрида захлопнула дверь перед носом Холли. Некоторое время девушка ошеломленно смотрела на дверь, боясь повернуться и увидеть с нетерпением ожидающее ее привидение, тянущее к ней костлявые пальцы, выпачканные в могильной земле. Она давно уже слышала, что валлийцы очень суеверны. Теперь она поняла почему.
— Спокойно, Холли, — прошептала она, заставляя себя повернуться лицом к комнате.
Оранжевая луна с любопытством заглядывала в стрельчатое окно в противоположной от двери стене. Холли зажала ладонью рот, сдерживая крик. Она не смогла бы ответить, чего боялась больше: ночного визита Белой Дамы или одного из кровожадных предков своего мужа.
Мерцающий светильник весело освещал комнату, издеваясь над страхами Холли. На низком комоде стояла миска с горячей водой, а рядом с ним лежало льняное полотенце. Скудные пожитки девушки были аккуратно сложены в углу. Фрески на потолке выцвели и облупились, но местами можно было разобрать умиротворяющие пасторальные сцены, изображающие пасущихся овечек. Складки шелкового балдахина скрывали кровать, при виде которой Холли печально вздохнула. Казалось, в комнате был специально создан уют, призывающий путешественника отдохнуть.
Девушку тянуло уступить этому зову. «А почему бы и нет?» — спросила она себя. В конце концов, муж ясно дал ей понять, что не стремится делить с нею ложе. Что предпочитает воспоминание о прекрасной даме, встреченной однажды в парке, плоти и крови своей жены. Холли видела глаза Остина, когда он любовался таинственным свидетельством любви, по сравнению с которым ухаживания ее собственных воздыхателей казались лишь бледными тенями чувств. Возможно, муж будет терпеть ее, испытывая к ней добрую привязанность, но сердце его принадлежит таинственной возлюбленной.
