Евгения Марлитт - Вересковая принцесса
Лицо господина Клаудиуса залил лёгкий румянец.
— Перестань дурачиться, Шарлотта! — сказал он так же серьёзно и строго, как выговаривал на пустоши Дагоберту в несчастном эпизоде с башмаками.
— Вы согласны, чтобы я управлял вашими деньгами? — дружелюбно спросил он меня.
Это было удивительно — первый раз в жизни мне надо было отдать распоряжение относительно собственного имущества. Мне хотелось смеяться.
— Они действительно принадлежат мне? — спросила я.
— Ну разумеется — кому же ещё? — с раздражением ответила Илзе.
— Они такие же мои, как моя вот рука или глаза? И я могу с ними делать что захочу? — продолжала я настойчиво, хотя у меня от напряжения перехватило дыхание.
— Нет, так безгранично распоряжаться ими вы сейчас не можете, — ответил господин Клаудиус тем же мягким тоном, каким он разговаривал со мной на пустоши. — Вы ещё слишком молоды… Если я приму к управлению ваши бумаги, то вы должны будете давать мне отчёт о каждой сумме, которую затребуете.
— Ах, значит, это всё не то, — сказала я уныло и удручённо.
— У вас есть какое-то особое желание? — он наклонился ко мне и вопросительно смотрел мне в лицо.
— Да, господин Клаудиус, но я лучше не буду говорить о нём — вы всё равно его не выполните.
— Так — на основании чего вы так считаете?
— Потому что я видела сегодня, как вы отослали бедного подёнщика без подаяния, — храбро ответила я.
— Ах вот оно что, вы хотите кому-то помочь. — Его тон совершенно не изменился, мой косвенный упрёк не произвёл на него ни малейшего впечатления.
— Что это взбрело малышке в голову? — удивлённо воскликнула Илзе. — Кому ты хочешь помочь? Ты же ни с кем не знакома!
— Илзе, ты знаешь! — сказала я просяще. — Ты знаешь очень хорошо, кто сейчас находится в нужде и, может, считает каждую минуту, пока не придут деньги из Ганновера…
— Послушай, Леонора, если ты не перестанешь носиться с этой идеей, я живо всё это прекращу, — прервала она меня. Она была в таком гневе, в каком я её никогда ещё не видела. — Говорю ещё раз: туда не пойдёт ни гроша!
— Да? Тогда заберите ваши деньги! — горячо воскликнула я, и мои глаза потемнели от слёз. — Тогда я тоже не возьму отсюда ни гроша — никогда, ты можешь быть уверена, Илзе!.. Я лучше буду сидеть в задней комнате и плести похоронные венки или букеты для господина Клаудиуса!
Он поглядел на меня.
— Кто рассказал вам про эту заднюю комнату?
Мой взгляд невольно метнулся к Шарлотте. Она покраснела и засмеялась.
— Шарлотта пошутила, господин Клаудиус, — мягко сказала фройляйн Флиднер извиняющим тоном. Когда на моих глазах показались слёзы, пожилая дама сразу же обняла меня за плечи и прижала к себе. Илзе, напротив, моё «детское упрямство» ещё более разозлило. Она положила свою большую натруженную руку на жестяной ящик, словно ограждая его от любых нежелательных посягательств.
— Господин Клаудиус, не допускайте, чтобы Леонора отправляла какие-нибудь суммы! — настойчиво предупредила она. — Я вам скажу — если она сделает это хоть раз, то плакали все её денежки!.. Я не могу вам всего подробно объяснить — печальная семейная история, которая должна быть погребена и забыта… О Господи, чтобы такое вот детское своеволие заставляло вытаскивать на свет божий столь неприглядные вещи… Короче говоря, речь идёт об одной родственнице, которая принесла в семью только позор, которую выгнали…
— Вы знаете эту родственницу? — спросил господин Клаудиус, обращаясь ко мне.
— Нет — я никогда её не видела… Я узнала о её существовании четыре недели назад…
— Она просит о вспомоществовании?
— Да, в письме к моей умершей бабушке… Но никто не хочет ей помочь! Она сбежала с комедиантами, сказала Илзе, она певица…
Лицо господина Клаудиуса резко покраснело. Он захлопнул лежавший перед ним фолиант.
— Но она потеряла голос, её чудный голос! — продолжала я, робко пытаясь поймать его взгляд — он отворачивал лицо. — Как должно быть ужасно, когда хочется петь, а голос отказывает! … Илзе, ты же такая хорошая, как ты можешь оставить без помощи того, кто сейчас в нужде?
— Какую сумму вы требуете? — мягко прервал господин Клаудиус мою страстную речь.
— Несколько сотен талеров, — храбро ответила я. Илзе схватилась за голову.
— Очевидно, вы не представляете, как это много, — сказал он.
Я затрясла головой.
— Да сколько угодно. Я с радостью дам ей деньги — лишь бы к ней опять вернулся голос!
— Да, в это я верю! — мрачно засмеялась Илзе. — Глупый ребёнок выбрасывает деньги всё равно что на ветер, не задумываясь о последствиях!
— Я дам вам денег, — сказал мне господин Клаудиус.
Илзе форменным образом взвыла.
— Не беспокойтесь понапрасну. Я позабочусь, чтобы фройляйн фон Зассен ничего не потеряла — я за это ручаюсь. — Он достал из стоящей рядом со столом кассы четыре банкноты и протянул их мне. Затем он быстро написал на листке несколько слов.
— Будьте добры, подпишите эту расписку, — он протянул мне перо.
— Пускай это сделает Илзе — я очень плохо пишу, — ответила я чистосердечно.
На его лице промелькнула слабая улыбка.
— Это не по правилам ведения дел, — объяснил он. — Если я даю капитал вам, то подписи фрау Илзе недостаточно. … Ваше имя вы же сможете написать?
— О да; но вы увидите, какие это ужасные каракули.
Я подошла к конторке, уселась на стул, который он мне пододвинул, и довольно поглядела на фройляйн Флиднер и Шарлотту, которые тут же дружно засмеялись. Как забавно, наверное, смотрелась хрупкая девичья фигурка на почтенном конторском стуле, перед толстыми, солидными фолиантами, за которыми едва был виден её нос!.. Я засмеялась вместе с ними, и как же легко стало у меня на сердце! Я была счастлива, что смогла отвоевать деньги для моей тёти.
Господин Клаудиус оперся рукой о письменный стол, заслоняя меня от остальных. Я схватила перо и начала выводить «Л».
— Так не пойдёт, — сказала я и остановилась, когда заметила, что он смотрит на меня. — Вы не должны глядеть на мои руки.
— Что, это запрещено? Можно узнать, почему?
— Ой, разве вы сами не видите? Потому что они такие загорелые и противные, — откровенно ответила я, немного злясь из-за того, что он вынудил меня саму это произнести.
Он, улыбаясь отвернул голову, и я принялась старательно писать — в моём имени, однако, слишком много букв!
В это время дверь отворилась, и в комнату стремительно вошёл молодой господин. Алая гвоздика сверкнула у него на лацкане огненным факелом — и перо выпало из моих пальцев, я прикрыла рукой глаза; мне показалось, что мир завертелся передо мной колесом.