Эмилия Остен - Преданность и предательство
Золото пробуют огнем, женщину – золотом, а мужчин – женщиной.
Видимо, это судьба. Лар Элий не имел обширного опыта с женщинами. Если быть честным, он вообще не знал женщин, кроме Верании. И вот теперь Луций заставил друга осознать, что это снова случилось. Лар Элий снова будто бы поражен молнией с небес. Мгновение – и знакомая много лет девушка заполняет все его мысли и захватывает все чувства. Говорят, что это любовь. Наверное, так оно и есть.
И что же теперь делать?
___
Титания брела по лесу, пока не наткнулась на поваленную ель, ветви которой образовывали некое подобие шатра. Сочтя, что это вполне подходящее укрытие, девушка забралась под полог колючих ветвей, свернулась в клубочек и провалилась в сон, полный странных бредовых видений.
___
Ей снилось, что она сидит у ног отца, как часто бывало. Только в триклинии пусто; нет пирующих, не слышно громких криков, так раздражавших Титанию, никто не поднимает чаши за здравие, никто не клянется в вечной дружбе. Все тихо и мертво. Кубки лежат опрокинутые, бока их тусклы. На пустых блюдах – комки пыли. Ветер, неизвестно откуда взявшийся, гоняет по полу сухие коричневые листья, и они печально шуршат, а потом взмывают к потолку, закручиваясь в неприятном танце. И свет такой, какой бывает за несколько минут до наступления грозы, когда солнце еще выглядывает из–за надвигающейся тучи: мертвенный, превращающий людей в покойников, даже если они еще живы. Титания видела свои смуглые руки; сейчас кожа на них была такого цвета, будто девушка умерла и неделю пролежала под водой.
Потом Титания подняла взгляд на отца.
Он сидел неподвижно, глаза закрыты. Как странно, но даже в этом призрачном предгрозовом свете Тит Патулус выглядел в точности, как раньше. Он не был мертвым. Он смотрелся живым. Только вот закрытые глаза и общая неподвижность… Медленно, будто преодолевая сопротивление, Титания подняла ладонь и коснулась скрещенных отцовских рук.
– Отец…
– Титания. – Он заговорил, не открывая глаз. – Как хорошо, что ты здесь.
– Отец, ты жив! – Девушка захотела заплакать, теперь от облегчения, однако не смогла. Призрачные законы сна оказались сильнее нее.
Тит Патулус медленно покачал головой:
– Я мертв. И я в обители богов.
– Нет! Ты здесь, со мной. Мы дома. Пожалуйста, посмотри на меня.
Вождь даков открыл глаза (тоже совершенно такие, как раньше!), обвел медленным тяжелым взглядом все помещение и затем остановил взор на дочери.
– Это не мой дом теперь, – тихо произнес Тит Патулус. – И не твой. Вечного нет ничего, да и долговечно тоже немногое.
– Отец!
– Титания. – Он протянул руку и коснулся ее волос, и девушка ощутила тепло – такое знакомое, родное… – Ты должна позволить мне уйти. Я долго был с тобой, а сейчас мне нужно тебя покинуть.
– Нет, отец, нет! – вскрикнула она, схватила его за руку, надеясь удержать. Однако было поздно. Лицо и тело Тита Патулуса стремительно менялись; так течет металл в кузнице, поддаваясь переплавке. И свет в триклинии изменился, перетек из грозовой бледности в яркое золото летнего дня. Титания оглянулась. Листья больше не кружились над полом, исчезли опрокинутые кубки, пустые блюда. Все вокруг было девственно чистым, но угроза больше не ощущалась. Испарилось давящее чувство, приходящее, когда думаешь о смерти или видишь ее; осталось тихое умиротворение, когда знаешь, что все миновало. А может быть, это было смирение. Человек и наяву далеко не всегда разбирается в своих чувствах, что уж говорить о сне?
Титания повернулась к человеку, которого держала за руку, – и увидела, что это Лар Элий Север.
___
Утром она проснулась от холода. Все тело застыло, превратившись в камень. Титания едва смогла сесть и тут же принялась растирать ноги, чтобы вернуть им хоть какую–то чувствительность. Кажется, спать прямо на земле было плохой идеей.
– А что было хорошей идеей? – проговорила девушка вслух, чтобы хоть как–то нарушить тишину. Туман стелился по лесу, скрывая землю, траву и кусты. Солнца видно не было, хотя явно уже рассвело. Безветренно, но все равно промозгло. Титания с трудом встала и прислушалась. Хотелось найти хотя бы ручеек, напиться воды, если уж съесть нечего. Желудок возмущенно сжался в комок. Кажется, еды ему не перепадало уже едва ли не двое суток. Или больше?
Каждое зло как–то компенсируется. Меньше денег – меньше забот. Меньше успехов – меньше завистников. Даже в тех случаях, когда нам не до шуток, нас угнетает не неприятность сама по себе, а то, как мы ее воспринимаем.
Маленький чистый источник нашелся почти сразу, ручеек звенел, стекая по камням в ложбинку, окруженную высоченными елями. Вода оказалась ледяной, но необычайно вкусной. Титания умылась, кое–как расчесала волосы пальцами, заплела тугую косу и отбросила за спину – все равно нет шпилек и булавок, чтобы хотя бы уложить ее вокруг головы. Нехитрое удовлетворение естественных утренних потребностей разогнало кровь в замерзших членах, так что жизнь определенно стала немного лучше.
Но стоило разобраться с насущным, в голову тут же полезли разные мысли – и ни одна из них не была приятной. Впервые в жизни дочь вождя сбежала от проблем, вместо того чтобы решить. И впервые в жизни она чувствовала себя беспомощной. Когда, в какой момент… Да и вообще, как она могла допустить, чтобы Клев заполучил столько влияния, что она оказалась вынуждена склониться перед ним? Титания скрипнула зубами. Она просто недооценила Клева. Смотрела – и не видела. Кажется, основной ошибкой было считать, что отец будет жить вечно – жить и прислушиваться к мнению дочери. Но все оказалось совсем не так. Во–первых, Тит Патулус погиб, а во–вторых, иметь дело с мужчинами, которые полагают, что они умнее лишь потому, что они мужчины, оказалось гораздо сложнее, чем мягко, но настойчиво управлять одним мужчиной, своим отцом.
И еще… Она поддалась чувствам, не обдумала то, что сделала, и в итоге оказалась в лесу, одна, без нужного снаряжения, без сменной одежды (а парадный комплект боевого облачения вряд ли сможет долго служить в качестве походного костюма), без лошади, без еды – и без планов на будущее.
Да и о каком будущем вообще можно говорить? Титания покачала головой, словно отрицая очевидное. Нет. Нет никакого будущего. Вся ее жизнь, все ее будущее – все это связано с ее племенем. А она сбежала. Сбежала, не выполнив свой главный и единственный долг, не назвав мужа, который станет вождем. С другой стороны, назвать вождем Клева – означает дать племени негодного предводителя, подлеца и двуличную тварь. Конечно, даже сейчас совет племени может назвать Клева вождем, но в таком случае положение его окажется весьма шатким. И останется таким, пока жива Титания, наследница Тита Патулуса. Ее муж будет иметь право бросить узурпатору вызов. И Клеву придется его принять. Так что… Побег вполне может оказаться разумным решением, только вот сбегать все же стоило, прихватив снаряжение и лошадь.
