Элизабет Лоуэлл - Только ты
Или это объяснялось тем, что в его голосе исчезли колкие нотки, когда он называл ее gata. Сейчас его голос звучал ласково, словно она и впрямь была боязливой кошкой, которую упрашивали подойти поближе, чтобы приласкать.
При этой мысли на щеках Евы появился румянец, объяснявшийся отнюдь не тем, что окружающие камни испускали жар.
— Прикрой меня отсюда, пока я наполню канистры, — попросил Рено. — А затем я напою по очереди лошадей.
К тому времени, когда были наполнены канистры, напоены лошади и люди и все вернулись в узкий боковой каньон, солнце уже не освещало даже вершины скал. Было тихо и душно, малейший ветерок не забредал в это укромное место. Из каждой щели выползали тени, группировались и завоевывали все большее пространство. Только над головой в небе догорали последние горячие отблески заката.
Пока Рено занимался лошадьми, Ева развела возле валуна небольшой костер. О наличии лагеря свидетельствовал лишь слабый запах дыма и кофе. Ева быстро поела при скудном свете пламени и приготовила все, что ей нужно было для „ванны“.
Рено молча наблюдал, как Ева шагнула в темноту с канистрой, небольшой металлической миской, мягкой тряпкой и куском мыла. На плече ее висело выцветшее платье из старой мешковины. Он не знал, собиралась ли она в него переодеться или использовать в качестве полотенца.
— Не уходи далеко, — предупредил Рено.
Хотя он сказал это тихо, Ева вздрогнула.
— И возьми с собой дробовик.
Ева что-то тихонько пробормотала, взяла дробовик и снова исчезла в темноте. Она не пошла далеко. Отошла лишь настолько, чтобы не попасть в круг света от костра.
Рено слышал негромкий плеск воды и сказал себе, что не будет прислушиваться к шороху снимаемой одежды. Не будет слушать вздохи удовольствия, когда прохладная вода омоет девичье тело. И уж конечно, он не мог слышать, как прервалось дыхание Евы от прикосновения влажной тряпки к груди. Но представить себе это он мог.
И он представил.
10
Прохладный воздух щекотал влажную кожу Евы. Она стояла во тьме нагая после омовения. Внезапно по ней прошла дрожь, и причиной был не холод. Подобно осторожному мустангу, Ева почувствовала, что она уже не одна. Она отряхнула платье из мешковины и поспешно натянула его на голое тело.
— Помылась?
Голос Рено прозвучал в двух шагах от нее.
Ева резко повернулась к нему, широко раскрыв глаза. Рено стоял совсем рядом. В руке его была стопка чистой одежды.
— Да, — шепотом ответила она. — Помылась.
— Тогда разреши мне воспользоваться миской.
— О…
Ева сказала себе, что она нисколько не разочарована тем, что он подошел к ней только потому, что тоже желал освежиться после долгой езды.
— Вот она.
— А можно использовать твою тряпку? — Голос Рено был грудным, почти хриплым. По коже Евы пробежал холодок, как если бы ее тихонько погладили.
— Да, конечно, — ответила она.
— А твое мыло?
Она кивнула.
При этом движении небрежно собранный узел волос распался, и при лунном свете видно было, как они рассыпались по плечам. Они доставали до самой талии.
— А твои руки, gata… Могу я ими также воспользоваться?
Рено уловил, как прервалось дыхание Евы, и очень пожалел, что не мог видеть ее глаз. Ему хотелось знать, что именно — любопытство или ужас, чувственность или страх — было причиной ее волнения.
— Я знаю, что это выходит за пределы нашей сделки, но я был бы очень признателен, если бы ты побрила меня. В такую жару борода чертовски чешется.
— О, конечно, конечно, — произнесла она торопливо.
— Ты когда-нибудь брила мужчину?
Серебряный отблеск луны пробежал по ее волосам, когда она кивнула.
— И стригла… И делала маникюр…
— Еще один способ зарабатывать на жизнь?
Ева почувствовала неожиданный сарказм в голосе Рено и вздрогнула.
— Да, — сказала она.
И, понимая направление его мыслей, добавила:
— И никто из них не тронул меня.
— Почему? Требовалась дополнительная плата?
— Нет. У их горла я держала бритву.
Рено вспомнил, как несколько минут назад видел ее нагую в лунном свете, с блестками влаги на упругом девственном теле, которое могло свести мужчину с ума. Ему хотелось верить, что она была столь же чиста, как утверждала.
Но он не мог в это верить.
Даже ночные тени не скрыли скептического выражения на лице Рено. Она ясно это видела. Выражение ее лица также изменилось, оно стало отрешенным и холодным, как лунный свет.
— Я никогда не торговала собой, громила с ружьем.
Рено довольно мрачно улыбнулся. Он променял бы рай на ад, если это сделало бы Еву хотя бы наполовину такой невинной, какой она казалась… Когда стояла обнаженная в лунном свете…
Его самого поразило его страстное желание верить в то, что Ева не торговала собой.
Рено не мог до конца разобраться в своем отношении к ней. Он никогда не мечтал о девушках из салуна. Он никогда не пользовался их услугами. Он предпочитал обходиться без воды, чем утолять жажду из сомнительного источника. А сейчас он прямо-таки пылал огнем и вожделел Еву, невзирая на то, сколько мужчин было в ее молодой жизни.
Именно по этой причине он взял карты в салуне „Золотая пыль“. Одного-единственного взгляда в ее пронзительные глаза и на дрожащие губы оказалось достаточно, чтобы он пересек комнату и подошел к игорному столу. Ему было безразлично, станут ли бродяги играть с ним в покер. Он стал бы драться за то, чтобы сесть рядом с ней. И убил бы.
И он это сделал.
Внезапно Рено повернулся и подошел к выступу из песчаника, который Ева использовала в качестве столика для миски с водой. Он сел на этот выступ, положил рядом смену чистой одежды и энергичными движениями стал снимать рубаху.
— У тебя с собой бритва? — спросила Ева.
Рено залез в задний карман брюк и достал складную бритву с прямыми лезвиями. Он молча протянул ее Еве, не доверяя своему голосу, который мог выдать, насколько ему неприятна мысль о том, что ее руки двигались возле лица других мужчин, касались их волос и рук; и наверняка в это время мужчины разглядывали ее губы и грудь, вдыхали запах сирени, идущий от ее кожи, мысленно раздевали ее, раздвигали ей бедра…
Ева осторожно подошла к опасному мужчине, смотревшему на нее глазами, которые казались бесцветными при лунном освещении. За годы жизни в цыганском фургоне она научилась искусству мыть себя и других без суеты и с минимальным расходом воды. Она смочила волосы и густую щетину на лице Рено и стала его намыливать.
Обычно она стояла позади мужчины, но Рено сидел на камне, представлявшем собой часть скалы. Ей ничего не оставалось, кроме как стать лицом к нему.
