Юлия, дочь Цезаря (СИ) - Львофф Юлия

— Друг мой, — начал Клодий, подавшись вперёд, — я принёс тебе весть, которой предстоит изрядно взволновать по меньшей мере два уважаемых семейства: твоя бывшая жена, Помпея, в тягости. Фавст на радостях уже велел украсить свой дом как будто наступили Матралии[84].

— Рад за Помпею, — сухо ответил Квинт. В нём снова поднялась волна злости: отчего Клодий тянет? отчего не скажет напрямик, что ему нужно?

— Надеюсь, Фавст выразит тебе свою благодарность, — подхватил Клодий, — ведь это тебе он обязан своим теперешним счастьем. Если бы ты не выставил Помпею из своего дома, не думаю, чтобы она когда-нибудь согласилась стать женой Фавста…

Не успел он закончить фразу, как Квинт судорожно схватил глиняную бутыль и разбил её о стол; остатки великолепного цекубского смешались с черепками.

— Не смей смеяться надо мной!

Мгновение Клодий сидел поражённый неожиданной вспышкой ярости. Он повидал многих людей, вспыльчивых, неудержимых, порывистых. Но молодой Цепион пугал его своим неуравновешенным и, главное, совершенно не контролируемым нравом.

— Тогда… на Форуме… было нападение на Помпея, помнишь? — хриплым голосом спросил Квинт, приблизив к Клодию своё бледное, усеянное каплями пота лицо.

— Ещё бы, — осторожно ответил Клодий, с опаской поглядывая на руку Цепиона, которая, как ему показалось, нащупывает под туникой нож. — С Помпея как с гуся вода, а тот бедняга, что закрыл его собой, истёк кровью от удара ножом и отправился прямиком к старику Харону. Убийцу не нашли: ведь там была такая свалка; я не досчитался многих своих людей…

— А свидетели? — Квинт всё ещё не верил своей удаче. — Никто ничего не видел? И никаких подозрений?

— Кое-кто из моих врагов пытался обвинить меня в организации покушения на Помпея, но они не сумели предоставить неоспоримые доказательства, — ответил Клодий со своей обычной кривой ухмылкой.

Квинта ещё больше разозлила эта бравада, и он не сдержался:

— Но ты был бы только рад присвоить себе имя убийцы Помпея Магна, не так ли?

Какое-то время оба молчали, глядя в глаза друг другу.

— Стало быть, это был ты, — наконец проговорил Клодий негромко.

— А как бы ты поступил на моём месте? — вскинулся на него Квинт. — Ну-ну, не прикидывайся простачком! И не вздумай уверять, что не одобряешь моего поступка! Если бы не тот случайный прохожий, возомнивший себя спасителем великого человека, с Помпеем было бы покончено раз и навсегда!

— Рано или поздно, это всё равно произойдёт, — отозвался Клодий. — Только за тебя это сделает кто-то другой.

Стиснув зубы, Квинт схватил его за руку.

— Это должен сделать я. Слышишь? Право мести принадлежит мне. Слышишь?

— В таком случае, — спокойно отозвался Клодий, мягко освобождаясь от вцепившихся в его руку пальцев, — тебе следовало бы поторопиться с возвращением в Рим. Пока ты прятался в горах, там произошли значительные перемены. Из изгнания возвратился Цицерон, и первое, что он сделал, — примирил Помпея с сенатом. Дальше — больше. Выступив в сенате в пользу хлебного закона, он снова дал Помпею титул владыки всех земель и морей, принадлежащих Риму. Отныне власти и надзору Помпея подчинены гавани, торговые центры, продажа зерна — одним словом, вся деятельность мореходов и земледельцев. Срок моих трибунских полномочий истёк, и, хотя народ по-прежнему поддерживает меня, мой голос в сенате звучит очень слабо…

Клодий на мгновение остановился и насупился, будто собственное признание невероятно огорчило его: горластому буяну было нелегко смириться с поражением, хотя он не терял надежды укрепить свои позиции у власти.

— Таким образом, получив в сенате большинство голосов, Помпей встал во главе снабжения хлебом и теперь собирается отплыть в Сицилию, Сардинию и Африку за зерном, — продолжил Клодий, и по его тону, выражению его лица было ясно, что он испытывает к противнику ещё больше зависти и злобы, чем прежде. — Если ты, мой друг, уверен, что тебе по силам избавить Рим от Помпея, я не стану удерживать твою карающую руку…

Спустя какое-то время Цепион, сопровождаемый треском скатывающегося гравия, достиг подножия горы. Клодий, верхом на поджарой лошади, спускался следом за ним.

— Ах, да, чуть не забыл! — крикнул он Квинту в спину. — Тогда, на Форуме, Помпей избежал смерти, а вот его ребёнок погиб…

Квинт резко остановил коня и обернулся.

— А Юлия? Она жива?! — вскричал он. Он чувствовал, как у него подёргиваются мускулы лица.

— Приходит в себя от потрясения…

Хлестнув по боку коня, Квинт помчался вперёд. Выехав на проезжую дорогу, Клодий галопом понёсся следом за ним…

Добравшись до дверей дома Помпея, Квинт остановился и, пройдя вверх и вниз по улице, снова замер у порога, вызвав недоумение привратника. Он уже готов был сделать тот ложный шаг, которого поклялся никогда не делать, — войти в дом, с которым было связано столько мрачных воспоминаний, но ему помешала… Помпея.

— Для чего ты здесь? — Она стояла у Квинта за спиной — узнаваемая и в то же время не знакомая, более настоящая, чем он сам, потерявшийся среди теней прошлого, утративший вкус жизни, не способный прощать.

Квинт не удивился бы, встреть он её в другом месте и при других обстоятельствах. Но оттого, что Помпея оказалась здесь в то же время, что и он, оттого, что голос её прозвучал непривычно грозно, Квинт совсем растерялся. В замешательстве он пробормотал, что зашёл мимоходом, и отвёл от Помпеи глаза.

— Я слышала, тебя долго не было в Риме… Ты уже знаешь о том, какое горе случилось в семье моего отца?

Квинт промолчал, и тогда Помпея рассказала ему о том страшном дне, когда на Помпея напали на Форуме. Кто-то увидел кровь на одежде Помпея и решил, что триумвир смертельно ранен. Слух об этом достиг дома Помпея раньше, чем он туда вернулся. Когда Юлии сказали об окровавленной тоге мужа, она неистово закричала и лишилась чувств. И все, кто был с нею рядом, поняли, что ей не доносить ребёнка до положенного срока…

Квинт содрогнулся от рассказа Помпеи, он не мог говорить. То, что он услышал, казалось гораздо более тяжёлым, чем он мог бы представить. Он почувствовал себя запятнанным кровью невинной жертвы, ребёнка, которому было не суждено появиться на свет только из-за его слепой ненависти и жажды мести. Теперь он мечтал об одном — навеки изгладить тот день из своей памяти, притвориться, будто ничего не случилось. Он и думать не хотел о том, что стал причиной такой трагедии…

— Все мы несчастные создания, — сказала Помпея с грустью. — Несчастные и одинокие… Отказываясь от любви к тебе, выжигая её в своём сердце, я испытала самую глубокую горечь, какую жизнь мне когда-либо уготовила. В Фавсте я тоже вижу своё одиночество, но в нём, в отличие от тебя, есть лёгкость и простота. Болезненные переживания чужды ему. Он способен дать мне любовь, ради которой стоит жить. Но, странное дело, с ним я чувствую себя ещё более несчастной и одинокой, чем в своих воспоминаниях о тебе…

Помпея зарделась (как знакомо ему было это её смущённое, немного виноватое выражение лица!) и, окинув Квинта прощальным взглядом, прошествовала мимо него в дом своего отца. Цепион, с поникшими плечами, сгорбленный, точно вдруг состарился на несколько лет, побрёл прочь.

Глава 25

Благодарственные молебствия, объявленные сенатом в честь побед Юлия Цезаря в Галлии, длились больше месяца — дольше, чем для кого-либо за всю историю Римского государства. Огромную территорию Галлии, между Пиренейским хребтом, Альпами, Севеннами и реками Роданом и Рейном, Цезарь обратил в римскую провинцию и обложил её налогами. Золото, серебро и прочую богатую добычу, захваченную в походах, он отсылал в Рим — на подкупы и подарки влиятельным магистратам и их жёнам, чем приобрёл расположение многих. Невиданный поток рабов, хлеба, скота не прерывался, пока не затопил всю Италию. С благосостоянием государства возрастало могущество Цезаря. Его сподвижники, оставшиеся в Риме, чувствовали себя всё уверенней. В Городе всё чаще восхваляли заколдованно-удачливого полководца и посмеивались над его противниками в сенате, теряющими из-под ног политическую почву.