Обольсти меня на рассвете - Клейпас Лиза
Кэм, сидевший на другом конце длинного стола, встрепенулся.
– Амелия?
– Ей нездоровится, – сказал Кев.
Кэм в одно мгновение оказался рядом. Лицо его исказилось от тревоги. Он поднял Амелию на руки и, не внимая ее протестам, вынес из комнаты. Глядя на них, можно было подумать, что Амелия серьезно ранена, а не страдает от, вероятно, обычного несварения.
– Возможно, я могу помочь, – тактично предложил свои услуги доктор Харроу и, не дожидаясь согласия, опустил салфетку на стол и прошел следом за ними.
– Благодарю вас, – сказала Уин. – Я так рада, что вы оказались здесь.
Кев едва сдержался, чтобы не заскрежетать зубами от ревности, когда Харроу вышел из комнаты.
После этого у Хатауэев пропал аппетит, и, оставив еду на столе, все отправились в гостиную, чтобы там дождаться вердикта врача о том, что стряслось с Амелией. Ждать пришлось долго.
– Что с ней могло случиться? – жалобно протянула Беатрикс. – Она никогда не болеет.
– С ней все будет в порядке, – успокоила ее Уин. – Доктор Харроу отлично о ней позаботится.
– Может, мне стоит зайти к ним? – спросила Поппи. – Узнаю, как она.
Но тут на пороге гостиной появился Кэм. Он выглядел смущенным и удивленным, его глаза горели. Похоже, он искал слова. И тут он широко улыбнулся, несмотря на усилия сдержать улыбку.
– Не сомневаюсь, что у гаджо есть более тактичные выражения для этого, но я скажу просто: Амелия беременна.
Эта новость была принята радостными возгласами.
– Что сказала Амелия? – спросил Лео.
Кэм усмехнулся.
– Что-то насчет того, что это создаст неудобства.
Лео тихо засмеялся.
– Дети всегда создают неудобства. Но ей должно очень понравиться то, что теперь ей будет кого наставлять, а то ведь сестры выросли.
Кев наблюдал за Уин с противоположного угла комнаты. Его не удивило то задумчиво-грустное выражение, что появилось у нее на лице при этом радостном известии. Если бы у него были сомнения относительно того, хочет ли Уин иметь своих детей, то теперь эти сомнения точно рассеялись. Он смотрел на нее и чувствовал, как что-то теплое и густое поднимается в нем, с каждой секундой становясь все гуще, все отчетливее, пока не понял, что это было. Он был возбужден, тело его готово было дать ей то, чего она так хотела. Он так хотел держать ее в объятиях, любить ее, наполнить своим семенем. Реакция была столь варварской, столь неподобающей, что он едва не умер от стыда.
И наверное, почувствовав его взгляд, Уин посмотрела на него так, словно видела его насквозь, видела этот жар внутри его. А потом быстро отвела глаза.
Извинившись, Кэм вернулся к Амелии, которая сейчас уже сидела на краю постели. Доктор Харроу вышел из спальни, чтобы дать им возможность побыть вдвоем.
Кэм закрыл дверь и прислонился к ней спиной, лаская взглядом хрупкую, натянувшуюся как струна Амелию. Он мало разбирался в этих вопросах. Как у цыган, так и у гаджо беременность и рождение детей находились строго в ведении женщин. Но он точно знал, что жена его чувствует себя крайне неуверенно и тревожно в ситуациях, над которыми не властна. Он также знал, что женщины в ее положении нуждаются в поддержке и нежности. А у него и того и другого для нее было в избытке.
– Нервничаешь? – тихо спросил Кэм, приблизившись к ней.
– О нет, ни капельки. Это обычные обстоятельства, которых только следовало ожидать после… – Амелия замолчала и лишь тихонько вскрикнула, когда он сел рядом и заключил ее в объятия. – Да, я немного нервничаю. Хотела бы я… Хотела бы я, чтобы мама была жива, чтобы я могла с ней поговорить.
Ну конечно, Амелии нравилось все держать под контролем, чувствовать себя хозяйкой положения и компетентным специалистом в чем бы то ни было. Но весь процесс вынашивания ребенка будет сопровождаться все возрастающей зависимостью и беспомощностью вплоть до финальной стадии, когда природа целиком возьмет на себя бразды правления.
Кэм прижался губами к ее темной блестящей макушке, от которой пахло розовым маслом. Он начал массировать ей плечи так, как она это любила.
– Мы найдем какую-нибудь опытную женщину, с которой ты могла бы поговорить. Возможно, леди Уэстклифф. Тебе она нравится, и, видит Бог, она выложит тебе все без утайки. И с учетом того, что тебе предстоит… ты позволишь мне позаботиться о тебе, побаловать тебя, давать тебе все, что ты захочешь? – Он почувствовал, как она немного расслабилась. – Амелия, любовь моя, – пробормотал он, – я так давно этого хотел.
– Правда? – Она улыбнулась и тесно прижалась к нему. – И я тоже. Хотя я надеялась, что это произойдет в более удобное время, когда дом в имении будет закончен, когда Поппи обручится с кем-нибудь, когда все в семье уляжется…
– Поверь мне, с твоей семьей удобное время не наступит никогда. – Кэм уложил ее на кровать рядом с собой. – Какая чудная получится из тебя мамочка – маленькая, хорошенькая, – шептал он ей, ласково баюкая в руках. – С твоими голубыми глазами, с твоими розовыми щеками и круглым животиком, в котором растет мой ребенок…
– Когда я стану большой, надеюсь, ты не начнешь важничать и указывать на меня как на доказательство твоей плодовитости.
– Я уже это делаю, мониша.
Амелия посмотрела в его смеющиеся глаза.
– Не могу представить, как это произошло.
– Разве я не объяснил тебе, как это происходит, в нашу первую брачную ночь?
Она засмеялась и обхватила его шею руками.
– Я говорю о том, что принимала меры предосторожности. Все эти бесконечные чашки с отвратительного вкуса чаем. И все закончилось тем, что я забеременела.
– Цыганская кровь, – сказал он, словно это все объясняло, и страстно ее поцеловал.
Когда Амелия почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы выйти в гостиную и попить чаю с сестрами, мужчины отправились вниз, в специальную комнату отеля, где находился клуб для джентльменов. Несмотря на то что это помещение предназначалось для использования исключительно гостями отеля, клуб стал весьма популярным среди лондонских высших кругов. Пэры королевства пользовались возможностью в неформальной обстановке встречаться в клубе с влиятельным иностранцами, предпочитающими останавливаться в «Ратледже».
Потолок, отделанный панелями из розового дерева, был довольно низким. Ощущение уюта придавали этому клубу и мягкие пушистые ковры. В сводчатых глубоких нишах, расположенных в углах помещений, было достаточно места, чтобы, уединившись, почитать, выпить или поговорить с кем-то наедине. В главном зале стояли обитые бархатом кресла. На столах лежали коробки с сигарами и газеты. Слуги бесшумно перемещались по помещению, разнося бренди и бокалы с портвейном.
Устроившись в одной из таких ниш, Кев заказал бренди.
– Да, мистер Меррипен; – сказал слуга, угодливо поклонившись.
– Какой вышколенный персонал, – заметил доктор Харроу. – Я нахожу весьма похвальным то, что они ко всем гостям относятся с равной почтительностью.
Кев искоса на него посмотрел.
– А вы считаете, что должно быть иначе?
– Могу предположить, что джентльмен с вашим происхождением не обслуживается с таким же рвением в каждом заведении, в котором вы бываете.
– Я нахожу, что большинство заведений уделяют больше внимания качеству одежды посетителя, а не оттенку его кожи, – спокойно сказал Кев. – Обычно то, что я цыган, никого не отталкивает, пока я готов платить по счетам.
– Разумеется, – смутился Харроу. – Мои извинения. Обычно я не веду себя так бестактно, Меррипен.
Кев коротко кивнул ему в знак того, что не обиделся. Харроу обернулся к Кэму, желая сменить тему разговора.
– Надеюсь, вы позволите мне рекомендовать моего коллегу для ухода за миссис Рохан в течение того времени, пока вы намерены оставаться в Лондоне. Я знаком со многими лондонскими врачами, и среди них немало превосходных специалистов.
– Я был бы вам за это признателен, – сказал Кэм, принимая бренди из рук слуги. – Хотя я подозреваю, что мы не задержимся в Лондоне надолго.
