Луиза Мишель - Нищета. Часть первая
Поль вполне соглашался с этим. Он воспользовался первым попавшимся предлогом и отправился в Клермон, едва успев обнять бабушку и сестру. Это было как раз в субботу вечером, так что учитель, не манкируя своими обязанностями, мог отлучиться до понедельника.
Он был преисполнен мужества и веры в здравый смысл народа, в торжество правого дела. Победа не заставит себя ждать, это вопрос нескольких дней. Бандита сошлют на каторгу, и дело с концом! Так думали Поль и его товарищ. Но, прибыв в Клермон, они к ужасу своему увидали там пьяных солдат, которые шатались по улицам и бесчинствовали. Люди в красных мундирах стреляли в тех, кто носил синие блузы и серые куртки[32]. Старинный город выглядел мрачно. Тень декабрьских злодейств нависла и над ним. Чувствуя, что час их настал, мерзавцы подняли голову. Честные люди томились в тюрьмах.
Уже ничего нельзя было поделать. Всякое сопротивление становилось бесполезным. Два друга с грустью решили отправиться в обратный путь. Проходя мимо собора, они услышали пение «Те Deum»[33].
Церковь не довольствовалась ролью сообщника палача и клятвопреступника: вдобавок она еще и прославляла убийства и измену… В сердце Поля словно что-то оборвалось. Вера его умерла. Он еще не знал, чем заменить ее, и чувствовал в душе зияющую пустоту. Он был так удручен, так несчастен, что ему жить не хотелось.
Погода стояла ужасная, дороги размыло. Небеса словно сочувствовали земным невзгодам и, казалось, исходили слезами. Расставшись со своим другом в Мартре, Поль продолжал путь один. Сердце его было разбито. К четырем часам он вернулся в деревню. Бабушка ждала его в тревоге: девочка весь день проплакала, и старушка, веря, что дети чуют беду, сочла это дурным предзнаменованием. Несколько раз в школу приходил мэр; он был очень удивлен и недоволен отсутствием учителя.
Воскресный вечер прошел грустно. Сидя перед камином, Поль думал о гибели своих надежд на лучшее будущее человечества и горько сокрушался о слепоте людей, вечно вверяющих свою судьбу одному из многих, между тем как им легко было бы самим стать хозяевами жизни. Но где-то в глубине души у молодого человека еще теплился огонек: быть может, все изменится к лучшему. Пускай произошло крушение — для него найдется тихая пристань: ведь его свадьба должна была состояться через месяц. Эта мысль если не утешала Поля, то, во всяком случае, несколько поддерживала его в тяжком горе.
— Что поделаешь, такова жизнь! — философски проговорил метельщик. — Даже лучшие из нас в конце концов мирятся с любыми невзгодами, грозящими обществу, лишь бы уцелеть самим, или верить, что уцелеют…
Между тем за окнами с монотонным шумом лил дождь, и учитель, погруженный в раздумье, даже не заметил, как вошел мэр. Скрестив на груди руки и откинув голову, глава общины спросил: «Где вы были?» — тем особенным, торжественным и суровым голосом, какой свойствен глупцам, облеченным властью. Поль, покачивавшийся на стуле, от неожиданности так вздрогнул, что стул опрокинулся и он полетел на пол.
Мэр, основным достоинством которого отнюдь не являлась скромность, был польщен подобным эффектом своего красноречия. Он смягчился и, наклонившись, хотел помочь учителю подняться. Но Поль не дал ему этого сделать. Он уже был на ногах и, усевшись сам, пригласил сесть начальника.
— Успокойтесь, молодой человек, — сказал мэр, — я пришел к вам не как суровый судья, а как друг.
Поль был молод и не мог сдержать усмешки. Представитель власти заметил это и нахмурился. Бабушка собралась было уйти и увести девочку, но мэр заявил, что они не мешают, и старушка осталась, любопытствуя, что же будет дальше.
Мэр продолжал:
— Говорите правду, молодой человек! Где вы были?
— Я никогда не лгу, сударь, и потому не нуждаюсь в подобных советах. Я был в Клермоне, если вам угодно знать.
— Так я и думал. Зачем же вы отправились в этот город?
— Исполнить свой долг.
— Ваш долг? Что вы под этим подразумеваете? Подумайте хорошенько, прежде чем ответить.
— Мой долг, как долг любого патриота, состоит в том, чтобы защитить республику.
— Стало быть, вы заодно с приверженцами всеобщего раздела, проповедуемого «Маяком»?
— Я против разбойников-бонапартистов.
— Что же вы намерены ответить: «да» или «нет», когда принц-президент потребует одобрения переворота, принесшего всем нам спасение?
— Я отвечу «нет», тысячу раз «нет»! И все, кто ответит «да»…
— Что вы хотите сказать?..
— Все, кто ответит «да», — невежды, бездушные честолюбцы, трусы и негодяи.
— Вы полагаете?..
— Я в этом уверен!
— Достаточно, милостивый государь, достаточно. Вы уволены! Если вы не откажетесь от дерзких слов, которые только что произнесли, вы не будете учителем в нашей общине!
— Я не отрекусь от того, что мне велит моя совесть.
— Но, несчастный, вы губите свою будущность!
— Пусть — лучше погибнет моя будущность, нежели честь. Если я не найду места в школе, то все равно буду трудиться, чтобы прокормить сестру и бабушку; если не смогу быть полезен людям в качестве учителя, то сумею приносить им пользу иным путем.
Мэр злобно усмехнулся.
— Я не только отрешаю вас от должности, — сказал он, — но вы должны быть наказаны за опасный образ мыслей и за неуважение к начальству.
Мэр вышел, и тотчас же жандармы, ожидавшие у дверей, ворвались в школу, схватили учителя, надели на него наручники, как на преступника, и увели, несмотря на крики его сестренки, не знавшей, к кому ей кинуться: к брату ли, чтобы защитить его, или к лежавшей в беспамятстве бабушке.
О, сколько выстрадал бедный учитель в ту ненастную ночь, когда под проливным дождем, в сопровождении конвоиров, он по ухабистой дороге шел в Иссуар, с ужасом думая о покинутых на произвол судьбы слабых и беззащитных существах — бабушке и сестренке, чьей единственной опорой он был, кого поддерживали его труд и любовь! Что станется с ними?
Хотя за сутки Полю пришлось пройти шестнадцать лье, он, будучи целиком во власти горя и негодования, не замечал усталости. Лишь упав на солому в одиночной камере, он почувствовал, что все его тело разбито, а по коже пробегает нервная дрожь. Он погрузился в тяжелый сон, полный страшных видений. Ему снилась бабушка; со смертного одра она протягивала к нему дряхлые руки, чтобы его благословить, но он не мог приблизиться к ней — между ними была тюремная решетка…
На другой день, проснувшись на убогом ложе в полумраке одиночной камеры, учитель пришел в отчаяние при мысли о том, каково теперь придется его близким. Но сознание исполненного долга ободрило его. Не может быть, чтобы эти слабые существа, столь любимые им, лишились всякой поддержки. Если даже допустить — как это ни чудовищно, — что он виновен, то ведь они-то ни в чем не виноваты! Они не пострадают из-за него. И потом его невеста, его красавица Изабо, поможет им, утешит их…
