Джуд Деверо - Дорога страсти
Хэнку пришлось отвернуться, чтобы сдержаться и не высказать все, что он думает о ее страхе перед человеком, которого, по ее утверждению, она любит. Как ей объяснить, что страх и любовь несовместимы?
— У тебя есть гребешок?
— Да, — ответила она и пошла к машине. Ее чувства пришли в смятение, и больше всего ей хотелось, чтобы Монтгомери никогда не приезжал. Она должна избавиться от него. Сегодня же вечером она скажет Тейлору, что профессор — невозможный человек и она не может находиться рядом с ним. Тейлор должен понять. Он поймет и позволит… «Обязательно», — сказала она сама себе. Они больше не учитель и ученица, они любят друг друга, поэтому на равных обсудят ситуацию и…
— Сиди спокойно, — сказал Хэнк и начал осторожно вычесывать кусочки торта из ее волос.
— Профессор Монтгомери, вы не должны ко мне прикасаться, — сказала она и отодвинулась.
— Потому что на это имеет право только твой возлюбленный? Слушай, мне жаль, что так получилось с тортом, и я прошу прощения, ладно? А теперь повернись и сиди тихо. Кроме того, твой жених так не делает, верно?
Аманда отвернулась и подставила голову. Его прикосновения были такими нежными, успокаивающими. Тейлор действительно никогда не касался ее волос, никогда не держал ее за подбородок и никогда не целовал в губы. Но все же она знала, что он любит ее. Любовь — это не только прикосновения. Это уважение и право честно смотреть в глаза тому, кого любишь. А Монтгомери не обладал этими качествами, — Вы женаты? — спросила она, и собственная бестактность поразила ее.
— Нет, и не обручен, и даже не влюблен.
— Тогда вы не знаете, что такое любовь.
— Ты — тоже, так что мы сравнялись в счете.
— Тейлор и я… — начала она, но на мгновение остановилась. — Хотя, что толку вам доказывать? Вы уже все для себя решили, и что бы я ни сказала, вы не измените своего мнения. Не могли бы мы поговорить о чем-нибудь еще?
— Ты имеешь в виду одно из этих твоих «обсуждений»? О внешней политике или причинах, вызвавших войну между Севером и Югом?
— Совсем не плохая тема. Вам, конечно, известно, что рабство было лишь одной из ряда причин. Как профессор экономики…
— Замолчи, или я снова тебя поцелую. Аманда чуть не улыбнулась, но тут же взяла себя в руки.
— А что вы знаете о ботанике?
— А что ты знаешь о собственной матери? Аманда попыталась отодвинуться от него, но он держал ее за волосы, и она не могла двигаться.
— Думаю, это очень личный вопрос, профессор Монтгомери.
— Принести лимонный пирог? — спросил он, осторожно выбирая крошки из ее длинных густых волос.
Она не выдержала и улыбнулась. Ей удалось забыть о Тейлоре. Теперь, когда она сидела на траве в рубашке чужого мужчины, чувствуя его пальцы в волосах, и Тейлор, и отец отодвинулись куда-то очень далеко.
— Мама расчесывала мне волосы, и мы часто ели лимонный пирог вместе, — тихо произнесла Аманда. Она редко вспоминала мать за два последних года.
— И когда это прекратилось? — Хэнк продолжал водить гребешком по ее волосам, касаясь их обнаженными запястьями. Ему хотелось касаться ее, обнять ее и поцеловать в шею, стянуть рубашку с плеч и…
— Когда мне сказали… — начала она. — То есть когда я обнаружила правду о ее прошлом. Она оказывала на меня плохое влияние.
Хэнк слышал сожаление в ее голосе. Значит, Тейлор разлучил ее с мамой, которая расчесывала ей волосы и кормила пищей, обладающей запахом и вкусом.
— У меня был двоюродный брат, который оказывал на меня дурное влияние. Он давал мне виски и сигареты и водил к… скажем, не к тем женщинам, научил неприлично ругаться и слишком быстро водить машину. Старина Чарльз заставлял меня вытворять всякие безумства — даже если это вредило моему здоровью, а то и могло убить. Удивительно, что я дожил до шестнадцатилетия. Наверное, твоя мать такая же? Выпивает? Или употребляет наркотики? Опиум, например? А может, дело в мужчинах? Она приводила любовников прямо в дом? Или…
— Прекратите! — возмущенно сказала Аманда. — Она никогда ничего такого не делала; Она сама шила мне платья с красивыми воротничками, и покупала лакированные туфельки, и каждое воскресение возила в Кингман есть мороженое, и… — Она резко остановилась, так как почувствовала в душе боль. «Снова Монтгомери заставляет меня страдать», — подумала она.
— Понятно, — сказал он с легким сарказмом в голосе. — Ужасное влияние.
Она отвернулась и высвободила волосы из его рук.
— Вы ничего не понимаете. Вы судите слишком поспешно о том, в чем совершенно не разбираетесь.
— Тогда объясни мне, Аманда, — сказал он, впервые обращаясь к ней по имени. Она обняла руками колени.
— Вы запутали меня. И почему я должна что-то объяснять? Вы — чужой. Вы уедете через несколько дней, так что зачем что-то объяснять?
— А может, ты боишься? Расскажи, что ужасного сделала твоя мать, и я тоже буду ее ненавидеть. Я ненавижу насилие. Ненавижу тиранов и тех, кто унижает слабых. Скажи, что должна была сделать твоя мать, чтобы вы жили в одном доме и при этом не видели друг друга.
— Мне она ничего не сделала. За свою жизнь она не обидела ни одно живое существо, но она была… танцовщицей! — Сделав это признание, Аманда со страхом посмотрела на Монтгомери. Теперь он знал все.
— Понятно, — произнес он после долгой паузы. — Она танцевала профессионально? В одежде или без?
Аманда смотрела на него в немом изумлении. Она только что раскрыла самую страшную тайну, тайну, которая, как выражался Тейлор «подпортила» происхождение Аманды, а профессор Монтгомери, похоже, даже не уделил этому должного внимания.
— В одежде, конечно, — нетерпеливо ответила Аманда. — Вы что, не поняли? Она выступала на сцене!
— И как у нее получалось?
Аманда издала стон, в котором смешался гнев и бессилие, поднялась и пошла к машине. Этот человек обладал чувствительностью скалы!
Он словил ее за руку и развернул к себе.
— Нет, я не понял. Может, ты объяснишь. Все, что я слышал, это то, что твоя мать любила тебя, а ты — ее, потом кто-то сказал тебе, что она выступала на сцене, и ты внезапно возненавидела ее.
— Я не ненавижу ее, я… — Она выдернула руку из его ладони. Он окончательно запутал ее. Он заставил ее задуматься над тем, что раньше она воспринимала как само собой разумеющееся.
Хэнк видел боль и гнев на лице Аманды и захотел успокоить ее.
— Ты так и не поела. Сядь, поешь и объясни мне еще раз. Я хороший слушатель, а это иногда помогает говорить.
Аманда послушно последовала за ним к покрывалу с разложенной едой. Внезапно ей захотелось, чтобы он понял. Он, похоже, обвинял ее, но если он услышит все полностью, он поймет, а когда поймет — перестанет злить ее непонятными намеками.
