Уильям Коллинз - Опавшие листья

Был действительно другой поклонник, старше и богаче, чем Амелиус, он был одинаково любезен с теткой и племянницей, смиренно вежлив со своим соперником. Это был человек по летам и темпераменту совершенно способный воспользоваться враждебным влиянием мистера Фарнеби для успеха своих собственных интересов. Кто мог знать, какой будет результат в случае, если он сделает предложение прежде, чем Амелиус заручится согласием хозяина дома? В теперешнем состоянии нервной раздражительности он готов был верить в стечение самых несчастных обстоятельств. Богатый соперник был человек деловой и близкий сосед мистера Фарнеби в Сити. Они могли быть вместе в настоящую минуту, и верность Регины к ее возлюбленному могла подвергнуться испытанию более тяжелому, чем она могла выдержать. Амелиус вспомнил милую, примирительную улыбку, с которой его скрытная возлюбленная приняла его первый поцелуй, и, не дожидаясь дальнейших выводов, быстро схватился за свою шляпу.

– Руфус, подождите меня здесь как добрый товарищ. Я схожу только в магазин письменных принадлежностей.

С этими словами он торопливо вышел из комнаты.

Предоставленный самому себе, Руфус принялся обшаривать карманы своего длинного сюртука. Вытащив полную руку писем, он выбрал самый большой конверт, высыпал из него несколько маленьких писем, выбрал одно и стал читать последнюю страницу с величайшим вниманием.

«Я вкладываю сюда рекомендательное письмо к секретарю литературных учреждений в Лондоне и в других более важных городах Англии. Если пожелаете вы заняться чтением или кто-либо из ваших друзей будет расположен к тому, то в вашей власти будет содействовать интересам нашего дела. Заметьте, прошу вас, что все учреждения, имеющие наиболее успеха и наиболее готовые оказать покровительство религии, политике и нравственности, все отмечены на конвертах красными чернилами. Конверты же с простыми адресами назначаются в учреждения, где твердо держатся старые британские предрассудки, и попасть туда представляет гораздо более славы, чем проникнуть в святилище свободной мысли».

Руфус положил письмо и, выбрав один из конвертов, отмеченных красными чернилами, прочел его содержание.

«Если б одно из этих учреждений прислало приглашение Амелиусу, – подумал он, – он, вероятно, с величайшим удовольствием занялся бы чтением о христианском социализме. Желал бы я знать, как отнеслись бы к этому смуглая мисс и ее дядюшка».

Он улыбнулся, вложил письма в конверт и на минуту задумался. Несмотря на странную, грубую внешность, это был добрейший, мягкосердечнейший господин. Руфуса не понимали в его маленьком кружке, а в нем была сильная потребность симпатии и сочувствия. Амелиус, весьма обходительный со всеми, тронул сердце этого великого человека. Он увидел опасность, крывшуюся в странном, одиноком положении его спутника, ничего не знавшего о свете, такого молодого и впечатлительного. Его чувство к Амелиусу было чувством отца к сыну. Глубоко вздохнув, он собрал письма и снова спрятал их в карман. «Подожду, – решил он. – Бедный малый искренно полюбил ее, и, может быть, девушка настолько хороша, что составит его счастье». Он встал и начал ходить взад и вперед по комнате. Вдруг он остановился, у него мелькнула новая мысль. «Почему не убедиться мне в том самому? – проговорил он про себя. – У меня есть ее адрес, я пойду и поговорю».

Он сел к письменному столу и написал несколько строк на случай того, если Амелиус вернется домой первый.

«Дорогой мой, я нахожу, что фотография не передает мне того, что я желал бы знать. Мне хочется видеть живой оригинал. Так как я ваш друг, то вежливость требует, чтоб я засвидетельствовал свое почтение семейству. Подождите моего беспристрастного мнения, когда я возвращусь.

Сложив записку и надписав адрес, он взял свое пальто, и задумался, надевая его. Смуглая мисс была британская мисс. Иностранец из Новой Англии должен позаботиться о своей наружности, прежде чем осмелится предстать перед ней. Побуждаемый этой мыслью, он приблизился к зеркалу и критическим взором окинул свою фигуру.

«Я, по всему вероятно, покажусь лучше, – подумал он, – если причешу волосы и немного надушусь. Да, займусь своим туалетом. Где же это, однако, спальня Амелиуса?»

Он заметил дверь и отворил ее. Судьба благоприятствовала ему – он очутился в спальне своего друга.

Туалетный стол Амелиуса, как ни был прост, представлял нечто таинственное для Руфуса. Он был в большом недоумении насчет помады и духов. В небольшой шкатулке находилось несколько флаконов и баночек, но все без ярлычков, означающих их содержимое. Он рассматривал их все по очереди и остановился на новоизобретенном французском мыле для бритья. «Это пахнет очень хорошо, – сказал он, принимая мыло за какую-то редкую помаду. – Как раз подходит для моей головы». Он до тех пор смазывал свои щетинистые седые волосы, пока руки заболели. Потом, спрыснув свой носовой платок и себя самого сначала розовой водой, потом одеколоном, он нашел себя в состоянии произвести приятное впечатление на нежный пол. Пять минут спустя он уже направлялся к дому мистера Фарнеби.

Глава ХIII

Дождь, начавшийся утром, продолжал лить и после обеда. Посмотрев в окно, Регина решила провести остаток дня за чтением романа у себя дома. Положив ноги на решетку камина, а голову на спинку своего любимого мягкого кресла, она открыла книгу. Прочитав первую главу и часть второй, она перевернула листы, отыскивая любовную сцену, и в ту минуту, когда новелла возбудила в ней наибольший интерес, ее внимание вдруг отвлекли к действительной жизни. Дверь комнаты тихо отворилась, и горничная явилась в смущении.

– Извините, мисс, пришел какой-то иностранец джентльмен от мистера Гольденхарта. Он желает лично переговорить с вами…

Она остановилась и оглянулась. Странный запах, смесь мыла и духов, проник в комнату, и вслед за тем появился высокий, спокойный мужчина, весьма плохо одетый, положил сухую желтую руку на плечо горничной и отстранил ее прежде, чем она успела промолвить слово.

– Не трудитесь докладывать, милая, я ведь и окончу за вас. – Проговорив ласково эти слова, он приблизился к Регине и намеревался пожать ей руку. Регина вскочила и уставилась на него. Этот взор должен был бы устрашить самого храброго человека, но не произвел никакого действия на этого человека. Он все еще протягивал руку, и его худощавое лицо озарилось приятной улыбкой.

– Мое имя Руфус Дингуэль, – сказал он. – Я из Колспринга и являюсь от лица Амелиуса к вам и вашему семейству.

Регина молча выслушала его и холодно поклонилась, а потом, обратившись к горничной, остановившейся в дверях, сказала: «Вы останетесь здесь, Феба». Руфус внутренне недоумевавший на что здесь нужна Феба, продолжал изъявлять сердечные чувства, приличествовавшие обстоятельствам.