Маргарет Барнс - Торжество на час
— Любимый, — зашептала она, — неужели ты не понимаешь? Если я скажу Джеймсу Батлеру, что я уже не девственница, то он не женится на мне? Даже мой отец не сможет тогда его заставить.
Перси знал, что в ее рассуждениях есть толк.
— Но, Нэн! Моя дорогая, моя бесценная… Это ведь позор, — пытался он вразумить ее, но не очень убедительно: голова его была как в тумане.
— Тебе нет нужды говорить мне об этом. Неужели ты думаешь, что я не представляю последствий? Моя мачеха в слезах, Норфолк мечет гром и молнии, а эта моя новая невестка будет ходить и облизываться, собирая про меня сплетни, как кошка сметану.
— И тебе придется все это перенести.
— Глупый, а разве мне не пришлось бы страдать, став игрушкой Джеймса Батлера, которую он бы использовал для своего удовольствия и производства наследников.
Гарри порывисто обнял ее.
— Нэн, Нэн, успокойся. Обещаю, что ни один мужчина не посмеет дотронуться до тебя…
— Я не смогу перенести разлуки.
Обладая своими колдовскими чарами, так безотказно действовавшими на мужчин, Анна легко могла бы соблазнить его, но она была слишком горда. Любя его всей своей душой и телом, она пыталась сначала убедить его в необходимости этого отчаянного шага.
— Когда же ты поймешь, Гарри, что я люблю тебя всем сердцем? — взывала она. — Что ничто для меня в настоящем или будущем не может быть дороже твоей улыбки. Да я готова весь мир отдать, лишь бы сохранить твою любовь.
Это было для него последней каплей.
— Что ты со мной делаешь, Нэн! — пробормотал он, и голова его упала ей на грудь.
— Выходит, я хитрее кардинала! — засмеялась Анна, ласково гладя его взлохмаченные волосы.
Любовь их была как второе рождение. В ней растворились все беды и печали, и мир вокруг стал прекрасен. Страсть, так долго сдерживаемая Анной, прорвалась со всей своей сокрушительной силой. Освященная любовью, она не могла быть греховной и постыдной, это было естественное продолжение их любви. Ту ночь в объятиях Перси Анна открыла для себя новый мир, и, забыв об опасности, не страшась позора, она смело отдалась любимому.
Рискуя жизнью, он удерживал ее до последнего момента. Оба они понимали, что никакая другая любовь не сможет сравниться по силе с той страстью, которую они только что испытали.
Уже брезжил рассвет, когда они стали расставаться. Бледная полоска розового цвета, озарившая небо со стороны Эссекса, возвещала о близком приходе нового дня. Как он сейчас был некстати! Анна вышла из грота и пошла по заросшей травой зеленой тропинке.
— Что бы ни случилось, любимый, с нами всегда будет эта ночь, — тихо сказала она. — Даже если нам придется расплачиваться за нее всю жизнь, это будет ничтожно малая плата.
Вдруг она резко повернулась к нему, как будто в последний момент ей в голову пришло что-то важное, и спросила:
— Ты всегда будешь помнить об этом, правда, Гарри?
Он стоял и смотрел на нее.
— Почему ты говоришь так, как будто должно случиться что-то ужасное?
— Не знаю. — Незнакомое дурное предчувствие вдруг охватило ее. — Просто, если в будущем для нас уготованы только печали, и ты будешь видеть, как я страдаю, то скажи себе: «Она сама сделала выбор. Мы прожили эту ночь вместе». Обещай мне это, Гарри!
— Я не переживу твоих страданий…
— Джокунда говорит, что все мы должны страдать за наши грехи — в этом мире или другом.
Анна стояла, силясь улыбнуться, но у нее ничего не получалось.
— Правда, это не грех, — попыталась она заверить его. — Грех как раз в том, чтобы разлучить и продать нас ради престижа и власти. В нашей любви нет позора, — заявила она. — Позор в тех постелях, куда насильно загоняют нас наши родители, — говорила она, стоя перед ним, озаренная серебряной дымкой предрассветного утра.
— Твои туфельки все мокрые от росы, — заметил он как бы между прочим, то ли от того, что был слишком смущен ее словами, то ли потому, что не разделял их. Он быстро нагнулся и вытер их своим плащом.
Она тоже проснулась от своего волшебного сна: надо было думать о настоящем.
— Иди скорее, а то кто-нибудь увидит твою лодку, — почти приказала она, беспокоясь за него.
— Только после того, как смогу убедиться, что ты благополучно возвратилась, и увижу твое лицо в окне, — ответил он, отдавая себе отчет в том, что дворцовые слуги уже совсем скоро пробудятся.
А когда она на это возразила, он только еще тверже настоял на своем:
— Я должен быть уверен, что с тобой ничего не случилось. Ты теперь моя, — ответил он.
Лицо Анны вспыхнуло, она посмотрела на Гарри смелым радостным взглядом.
— Это я им и скажу, — пообещала она ему с возвращающейся надеждой. — Сейчас я счастливее, чем когда-либо. Ведь теперь они не смогут выдать меня за кого-нибудь другого. А если я буду носить под сердцем твое дитя, то отец будет еще и благодарен тебе за то, что ты возьмешь меня в жены.
Анна огляделась кругом: природа просыпалась, из тьмы под первыми лучами рассвета начинали проступать ее яркие краски; казалось, в этом красивом мире просто нет места для человеческих страданий.
— Как знать, может, ко времени его рождения они простят нас, — тихо добавила она.
В те моменты, когда Перси мог мыслить разумно, он никогда не разделял Анниного оптимизма. Оставалась ведь еще Мэри Талбот. Да и слишком хорошо он помнил суровый нрав своего отца. Он притянул Анну к себе и поцеловал на прощанье. Ни на что не надеясь и невольно чувствуя вину перед ней, он с особой теплотой и искренностью произнес:
— Помни, Нэн, с самой первой минуты, когда я увидел тебя, я хотел, чтобы ты стала моей женой. И так будет всегда.
— И ты, Гарри Перси, помни, что я бы предпочла быть твоей женой, чем самой английской королевой!
С этими словами она, радостная, приподнимая на ходу юбки, поспешила во дворец Генриха Тюдора.
Глава 14
Узнав о том, что граф Нортамберлендский, засвидетельствовав свое почтение королю, тут же отбыл в особняк кардинала в Йорке, Анна окончательно потеряла покой.
Двор уже вернулся в Вестминстер, и до городской резиденции Уолси теперь было рукой подать: всего несколько ярдов по реке. С королевского причала она могла видеть пришвартованную баржу, на которой прибыл отец Перси. Крепкие гребцы в ливреях графа, сидящие на барже, о чем-то непринужденно разговаривали, цель визита их хозяина, судя по всему, очень мало их интересовала. Сам он, должно быть, уже уединился с Уолси во дворце, с тем чтобы поговорить о запретной любовной связи своего старшего сына.
Анна перегнулась через каменный парапет, ограждавший реку, и устремила свой взгляд на непроницаемые окна частных покоев кардинала. Интересно, они уже послали за Перси? И перенесет ли он гнев отца так же стойко, как выговор Уолси? И прислушаются ли оба эти старика к его словам? Безвестность и бездействие были для нее просто невыносимы. Ей во что бы то ни стало надо самой попасть туда и узнать, что там происходит.
