Лора Бекитт - Мотылек летит на пламя
— Сэр, я нашел ошибку в счетах.
— Где?! — управляющий не скрывал свой злобы.
— Вот здесь, — ответил Алан и показал столбики цифр.
— Мистер Уильям отправил тебя сюда, чтобы ты проверял мою работу?!
— Нет, но я должен войти в курс дела.
— Ты обязан выполнять мои приказания. Скажем, если я велю тебе вымыть полы в конторе, ты это сделаешь.
Алан молчал. Фоер раздраженно перевернул станицу гроссбуха и, холодно усмехнувшись, сказал:
— Счета подписаны мистером Юджином. Не значит ли это, что ты соображаешь лучше него?
Алан поднялся из-за стола.
— Это означает, сэр, что рабам выдавали продуктов и одежды меньше нормы, установленной хозяином. Мистер Юджин поставил свою подпись, не проверив отчетность.
Они обменялись долгими взглядами. Фоеру страшно хотелось отвесить наглецу пощечину, но он был неглуп и потому ограничился тем, что заметил:
— Когда мистер Юджин придет в контору, я изложу ему твои соображения.
Молодой хозяин появился около полудня. На нем был летний сюртук, бриджи и сапоги для верховой езды. Едва ли Юджин собирался задерживаться в конторе, потому что, окинув помещение рассеянным взглядом, нетерпеливо спросил:
— Все в порядке?
— Мистер Юджин, — вкрадчиво произнес Фоер, делая шаг вперед и от волнения хромая больше обычного, — не лучше ли мне взять расчет, поскольку у меня появился очень ретивый помощник? Он сказал, что вы ленитесь просматривать счета и что ваши рабы голодают.
— Да они откормленные, как боровы! — сказал Юджин.
Он повернулся к Алану и посмотрел на него так, словно у того не было лица. Алан вздрогнул и ответил молодому хозяину взглядом, в котором сквозило не непонимание или презрение, а глубокое сожаление по поводу его испорченной породы, породы людей, чей мир некогда казался ему манящим раем, а потом превратился в собрание демонов и масок.
Юджин побагровел так, что под краской исчезли веснушки, и резко спросил Фоера:
— Почему он здесь?
— Приказ мистера Уильяма, сэр.
— Я тоже могу отдавать приказы, — сказал Юджин. Он взял перо и что-то написал на клочке бумаги. Потом вручил записку Алану со словами: — Я даю тебе поручение. Мистер Фоер доложит, как оно будет выполнено.
Алан прочитал записку. На его лице не дрогнул ни один мускул. Он молча поклонился и вышел за дверь.
Когда домочадцы улеглись спать, Айрин проскользнула в пристройку, где жили слуги, направилась к комнате Алана и, легко постучав, вошла. Она не думала о приличиях. Ей не терпелось узнать, чем занимался Алан в конторе управляющего и остался ли Фоер доволен его работой.
Вопреки ожиданиям, Алан не шагнул ей навстречу, он всего лишь сел на постели, кутаясь в простыню. В каморке было мало места, но царил порядок. В отличие от жилищ полевых работников в комнатах домашней прислуги можно было увидеть хорошие, даже красивые вещи.
На небольшом столике стоял стакан с водой и лежала книга, заложенная стеблем тысячелистника. Айрин растерянно переступила с ноги на ногу. Ей показалось, что Алан не рад ее видеть, и она нерешительно спросила:
— Как прошел день?
— Неплохо.
— Чем ты занимался в конторе управляющего?
— Просматривал хозяйственные книги.
Айрин почудилось, будто он отвечает неохотно и держится настороженно. Что в нем идет некая внутренняя борьба: глаза лихорадочно поблескивали, а кожа приобрела оттенок меди.
Айрин заметила, что, разговаривая с ней, он слегка морщится, словно от боли, и слегка поводит плечами, словно пытается расправить несуществующие крылья.
— Ты заболел?
— У меня небольшой жар.
— Ты обращался к доктору Джейку?
— Нет.
— Почему?
— Не стоит тревожить его по таким пустякам.
Айрин глубоко вздохнула.
— Ты хочешь, чтобы я ушла?
Он посмотрел на нее долгим взглядом и кивнул.
Она не поверила.
— Ты что-то скрываешь от меня!
— Ничего.
Айрин присмотрелась внимательнее. На светлой ткани простыни, прикрывавшей тело Алана, проступало несколько кровавых пятен.
Она отшатнулась.
— Что это?!
Он молча отбросил ткань в сторону. Гладкую кожу плеч и спины Алана пересекали багровые ленты длинных ссадин, похожих на следы огромных когтей.
— Кто это сделал?!
— Старший надсмотрщик. По приказу мистера Юджина.
— За что?!
Алан коротко рассказал.
— Тебе надо было пойти к моему дяде!
— Нет. Если я б встал между отцом и сыном, было бы только хуже.
— Почему ты ничего не сказал мне?!
— Потому что в этом нет ничего необычного или страшного. Такое случалось со мной много раз. Это пройдет.
Он вновь посмотрел на нее, и Айрин прочитала в его глазах правду. Он обуздал себя и покорно подставил спину под плеть, потому что боялся потерять ее. Он принес гордость в жертву любви.
Айрин содрогнулась от гнева и жалости. Она вспомнила день, когда впервые увидела его связанным и избитым. Тогда она еще не знала, что не сможет без него жить.
Точно так же Айрин не подозревала, что когда-нибудь решится первой обнять мужчину, осмелится опуститься на его постель. Наверное, это произошло потому, что лежать так близко, соприкасаться телами сейчас казалось единственной возможностью проявить истинную заботу, любовь и нежность.
В глазах Алана появилось какое-то новое выражение. Похоже, несмотря на все признания, он не мог представить, что между ними возможно что-то большее, чем поцелуи.
Айрин боялась причинить ему боль: физическую — неосторожным прикосновением, душевную — неправильным словом. Она совершенно не знала, как себя вести, и не осмеливалась пошевелиться.
— Иди, ты должна идти. Со мной все в порядке. Все будет хорошо.
— Ты меня прогоняешь?
— Я не могу позволить тебе оставаться здесь.
— Сюда никто не войдет.
— Тебя могут хватиться там, в доме.
— Разве ты не хочешь, чтобы я была с тобой?
— В данном случае мое желание не имеет значения.
Айрин смежила веки, задержала дыхание, а потом прошептала:
— Я не уйду. Обними меня и сделай то, что желаешь сделать.
Они лежали и целовались, а тем временем Алан постепенно освобождал ее от одежды, незаметно и легко, словно обрывая лепестки цветка. Что-то трепетало у нее внутри, но это был не страх и не стыд. Сейчас между ними существовало что-то бывшее единственно значимым, по-настоящему сближающим, соединяющим навсегда. Все происходило так же естественно, как день переходит в ночь. Айрин хотелось хотя бы отчасти вернуть Алану то, что было отнято другими людьми, а также отдать нечто такое, что могла отдать только она.
