Ирина Мельникова - Александра – наказание господне
Она встала и опять подошла к окну. Стоило ей вспомнить тоненькие усики соседа, его похожие на чернослив глаза и тщательно запудренные выдавленные прыщи, как на глаза навернулись с трудом сдерживаемые слезы. Нет, лучше прожить всю жизнь в одиночестве, чем видеть его изо дня в день перед собой, сносить его ласки и поцелуи, спать с ним в одной постели, рожать от него детей...
– Едут, едут! – закричала вдруг Серафима, и графиня, накинув полушубок, выскочила вслед за горничной на крыльцо. Внизу, в зарослях краснотала, зафыркали лошади, застучали по мерзлой земле колеса и копыта, послышались голоса. Первым показался старый мерин Монах, тянувший телегу с погибшими хищниками. Остальные лошади не дали загрузить телеги. Даже мертвые, волки внушали им непомерный ужас. И только Монах невозмутимо отнесся к необычной поклаже и, чуть всхрапывая от тяжести, потащил груз, опередив шагов на сорок шарахнувшихся от него лошадей.
Наконец все охотники собрались у крыльца, и Глушков, бросив треух на землю, с досадой произнес:
– А вожак таки ушел. Хитрый, стервец, оказался! В воду, мошенник, не полез, а стая вся полегла.
– И что же, он опять в балку вернулся? – спросила Серафима.
– Вряд ли, что там делать? Но далеко ему не уйти. Вот только чуть-чуть распогодится, мы его собаками живо затравим! – Управляющий указал на телегу. – А эти на тулупы сгодятся! Волчий мех, он по-особенному греет, да и куржак[23] на него не намерзает.
14
Саша пришпорила своего Огонька, и он птицей взлетел на невысокий увал, нависший над проселочной дорогой. До усадьбы оставалось версты две, и с этой небольшой высотки открывался вид на белый двухэтажный особняк с четырьмя колоннами парадного входа, широким крыльцом, галереей и причудливым портиком; дом был окружен старинным парком, разбитым в древнеримском стиле еще в семнадцатом веке далеким Сашиным предком, женившимся в свое время на черноволосой, голубоглазой синьорите – младшей дочери неаполитанского короля, и посему страстно влюбленным во все итальянское...
Солнце неожиданно выглянуло из-за туч, и сразу же потеплело. Мягко, зачарованно застрекотала сорока, угревшись на суку, а на кустах шиповника, усеянного свежими непобитыми пока морозом ягодами, запрыгала, радуясь теплу и солнцу, хорошенькая синица; она пропела вдруг так задорно и весело, будто бросила вызов надвигающейся зиме и ее извечным спутникам – холоду и бескормице.
По другую сторону увала раздались громкие голоса, скрип колес и всхрапывание лошадей. Охотники, сопровождавшие добытые трофеи, почти догнали Сашу. Девушка натянула поводья, и Огонек, слегка припадая на задние ноги, стал спускаться по крутому склону к дороге. Внезапно где-то справа, за поворотом, в густом еловом лесу послышались выстрелы, паническое ржание лошадей и пронзительный женский крик. В следующее мгновение Ахмет, а следом за ним и Рустам вихрем промчались мимо графини. Не раздумывая, она ринулась вдогонку за горцами.
В неглубокой лощине, в стороне от дороги она увидела лежавшую на боку рессорную бричку. Одна из лошадей, оборвав постромки, испуганно взбрыкивая, мчалась к опушке леса. Вторая билась на обочине, придавленная к земле огромным волком, с остервенением рвавшим ей горло. Бедное животное хрипело, пытаясь сбросить с себя хищника, билось о землю, разбрасывая комья земли и клочья соломы, сложенной рядом в скирду. Но опутавшие его остатки упряжи не позволяли освободиться от страшных клыков.
Кучер с окровавленным лицом и оторванной полой кафтана сидел на стерне, привалившись к колесу брички. А женщина в тяжелом ватном капоте, с растрепанными волосами голосила, что есть мочи лупя по широкой спине зверя хворостиной. Но голод, вынудивший старого волка искать добычу среди бела дня, был сильнее боли и страха смерти.
Лошадь уже почти не сопротивлялась, и только налитый кровью глаз все еще жил и молил о спасении. Волк внезапно отскочил от животного и злобно ощерился на женщину. Прижав уши, он глухо заворчал, задирая верхнюю губу и обнажая огромные желтые клыки. Женщина, вскрикнув, попятилась, наступила на подол платья и упала навзничь. Волк присел в прыжке, но в следующее мгновение на него налетел Ахмет. Свесившись с кабардинца, ловко ухватил вожака за холку и спину и отбросил его в сторону. Хищник, ударившись о мерзлую землю, вскочил и, слегка приволакивая заднюю лапу, ринулся на осетина, попытавшись вспрыгнуть на круп лошади, но Ахмет поднял ее на дыбы и ударом ноги отбил и эту атаку.
Издавая свои ужасающие вопли, оба брата закружили вокруг волка, который, оказавшись в центре этой бешеной карусели, завертелся вьюном, приседая на задние лапы и взвывая то ли от страха, то ли от ярости. Рустам, выхватив из-за голенища плеть, вытянул волка по хребту, отчего тот дико взвизгнул, завалился на бок и принялся в каком-то неистовстве грызть подмерзшую землю. Подоспели другие охотники и, сгрудившись у дороги, наблюдали за схваткой. Данила и Аким, спешившись, с опаской поглядывая на бьющегося в судорогах хищника, набросили сыромятные петли на окровавленную пасть и лапы. Вожак еще раз дернул лапами и затих.
– Кажись, сдох! – Глушков приблизился к неподвижному зверю. – Туда тебе и дорога, мерзавец! Ишь, чего надумал, среди бела дня на людей нападать! – Управляющий перекрестился. – Слава Богу, теперь со всеми управились!
Пока мужики дивились необыкновенно крупной добыче и силе Рустама, сумевшего ударом плети перебить волку спину, Саша и Серафима занялись раненым кучером и перепуганной женщиной. Оказывается, волк выскочил из-за скирды, сбил кучера с облучка, но рванул несильно и тут же переключился на лошадь. От удара бричка завалилась набок, женщина сильно ушиблась, однако тут же бросилась отгонять волка. Растрепанная, с соломой в волосах, с грязным, залитым слезами лицом, в испачканной и разорванной одежде, она отказалась от помощи, принявшись руководить действиями мужиков, возившихся с покалеченной лошадью. К счастью, ее удалось поставить на ноги. Рустам осмотрел глубокую рану на шее и крякнул от удивления: всего несколько секунд не хватило волку, чтобы перекусить артерию.
Женщина, вернувшись к бричке, где Серафима перевязывала голову кучеру, стала молча помогать ей.
Саша, придерживая в поводьях Огонька, продолжала наблюдать за ней. Выглядела незнакомка лет на тридцать пять-сорок. Судя по одежде, недорогой и старомодной, к тому же мрачных тонов, она скорее всего вдова, едет навестить родственников, проживающих поблизости. Женщина, заметив Сашин взгляд, поднялась с колен и принялась поправлять волосы, одергивать юбки, стирать с лица грязные потеки. Убедившись в тщетности своих попыток, она окончательно сконфузилась, едва слышно проговорив:
