Кара Эллиот - Не в силах устоять
Неожиданно острые носы ее полуботинок заинтересовали ее больше, чем его малозначащее присутствие. Может быть, подумал он, она ищет какие-то знаки в пыльных узорах засохшей грязи? Например, тайный язык пылинок.
Или проще — «твое имя Грязь». Господи, какие глупости лезут в голову.
С земли Элиза перевела взгляд в небо.
— Когда тучи идут с запада, это обычно означает, что скоро будет дождь. А судя по их цвету, я бы сказала, что он не будет кратковременным. — Ветер уже поднялся, развевая юбки вокруг щиколоток. — Выбор, конечно, за вами, но если вам не нравится перспектива промокнуть до нитки, то вам лучше отложить отъезд до завтра.
— Это приглашение?
— Назовите это отсрочкой. — Правда, она не пояснила от чего.
— Есть старая поговорка, которая гласит, что нет доблести без осторожности. Так что мне понадобится ваш совет. Ливень я, возможно, переживу, но мой камердинер меня убьет, если моя одежда будет испорчена. Он очень привязан к этому пальто.
— Тогда, может быть, носить его надо ему? — предположила она, и на ее губах появилось что-то вроде улыбки.
— Прескотт наверняка согласился бы с вами. — Гриф стал нарочно рассматривать рукав и лацканы. — Он говорит, что в нем я выгляжу толстым. А вы как считаете?
Элиза не выдержала и рассмеялась счастливым звонким смехом. Звук собственного голоса, по-видимому, озадачил ее саму, потому что она прикрыла рот рукой в перчатке.
Этот непроизвольный жест свидетельствовал о том, что в ее жизни было не так много поводов для смеха.
— Я думаю, — сказала она, опустив руку, — вы неисправимы, лорд Хадден.
— Согласен. Поскольку вы не сказали «невыносимы», я смею надеяться, что вы согласитесь сопровождать меня в прогулке по поместью. Был бы рад, если бы смог устроить пикник и мы расположились бы на берегу озера. Это будет всего лишь холодной закуской. Никакому случайному Люциферу не удастся разжечь огонь и причинить нам вред.
— Что вы имеете в виду? — пробормотала она, опустив голову.
— Я всего лишь имел в виду покрытые серой головки спичек, леди Брентфорд, а не сподвижника Сатаны.
— Тем не менее куда бы вы ни шли, дьявол будто идет за вами.
— Я буду держать его на расстоянии с помощью граблей. Надеюсь, что в сарае садовника найдется пара особенно крепких граблей.
— Неисправим, — повторила Элиза, стараясь заглушить в себе смех.
Она хочет смеяться? Хороший знак.
— Я помню, что вы просили дать вам время подумать о наших дальнейших встречах, но прошу вас, не отказывайте мне совсем, — настаивал Гриф. — Какое ваше самое любимое лакомство, кроме коврижек мисс Хэверстик? Пирожные с лимоном? Засахаренные яблоки? Засахаренные фиалки?
— Мои любимые? — От удивления ее голос стал похож на писк.
— Значит, не фиалки? — Гриф продолжал болтать чепуху, чтобы унять в своей груди какой-то первобытный гнев. Боже милостивый, неужели никто никогда не интересовался тем, что она любит? Или чего хочет?
— Эти засахаренные лепестки просто что-то особенное. У турок есть миндальные конфеты со вкусом розовой воды. Но тогда мне придется совершить путешествие в Константинополь, а это значит, пикник состоится только через несколько дней. Так что, может, мы согласимся на пирожные с крыжовником и встретимся завтра?
— Я еще не сказала «да», лорд Хадден.
— Но ведь скажете, не так ли?
— Я… О… Почему бы и нет. — Она оказалась в тени набежавшей тучки и почудилась ему такой одинокой и уязвимой. — Полагаю, что не будет большой беды, если мы пошлем к черту условности. Правда, если учесть, что наше знакомство состоялось, по существу, в борделе, довольно абсурдно говорить о нас в контексте приличий.
— У вас не будет причины жаловаться.
Она подняла бровь, но не ответила.
— Если вам это удобно, леди Брентфорд, я зайду завтра утром в одиннадцать.
— Отлично. — Она собралась уходить.
Вдали раздался приглушенный раскат грома. Гриф поднял воротник и подошел к своей лошади.
— Пирожные с заварным кремом?
Он обернулся через плечо.
— Прекрасное лакомство. И с яблоками, и с корицей.
Гриф отсалютовал ей. Если бы она попросила засахаренные лучи луны, присыпанные звездной пылью, он с восторгом нашел бы стремянку, чтобы достать до черного бархатного неба.
Глава 10
Элиза встала с рассветом. Она нервничала, словно молоденькая девушка накануне своего первого бала.
— Я не буду вальсировать по паркету в шелковом платье с кружевами, — напомнила она себе, разглядывая свое отражение в зеркале. В своей старомодной ночной сорочке она сейчас скорее была похожа на пугало. Схватившись кончиками пальцев за бока сорочки, она сначала сделала книксен, а потом, встав на цыпочки, закружилась по ковру. — А на деле мне придется прошлепать через грязное поле в старом муслиновом платье и полуботинках.
Остановившись, она склонилась в глубоком реверансе перед Эльфом, отчего испуганный кот мигом спрятался под кроватью.
— Благодарю вас, благородный принц, за компанию, но меня ждет к ужину другой поклонник, — произнесла она высоким фальцетом. — Что? Вы просите еще об одном танце после того, как я поужинаю устрицами, запеченными в тесте, и шампанским? — Взяв махровую салфетку для ванны, она помахала ею. — Мне очень жаль, милорд, но у меня расписаны все танцы до единого.
Странные кошачьи звуки, доносившиеся из-под кровати, скорее всего обозначали, что Эльф был так же счастлив иметь возможность отказаться от деревенского гавота.
— Можете на них рассчитывать.
— Завтра в одиннадцать, — подтвердила она. — И предупреждаю, у меня аппетит, неприличный для светской леди.
— Знаю, знаю, я сошла с ума. — Элиза подошла к окну и оперлась на подоконник. Мир за окном все еще был в серых тонах, над садами плыл туман. Однако еле заметное мерцание солнечного света за дальними горами обещало хороший день.
От этой мысли где-то внутри ее потеплело, и она непроизвольно улыбнулась.
Пикник. В последний раз, когда она была на настоящем пикнике, она гонялась с сачком за бабочками и съела столько сладостей, что ее стало тошнить. В то время ей было пять лет.
Потом умерла ее мать, и больше не было пикников. А были ворчание и бесконечные жалобы отца на бесполезность дочерей и на дурацкие расходы на приданое.
— Это все уже не имеет значения, — прошептала она. — Пора освободиться от оков прошлого. — Она потерла запястья, вспомнив, как совсем недавно наручники впивались ей в руки. В каком-то странном смысле это был первый шаг к тому, чтобы сбросить с себя вину и робкую покорность судьбе. — Я устала от того, что ко мне относятся как к собаке на поводке, за который хозяин тянет то в одну сторону, то в другую. — Она уже говорила в полный голос. — Начиная с сегодняшнего дня я не буду по команде ложиться на спину и изображать мертвую. Я все-таки не собака.
