Алексей Пазухин - Самозванка (дореволюционная орфография)
Часу во второмъ пріѣхалъ Салатинъ.
– Мамаша ждала васъ, считая секунды, и теперь прилегла уснуть. Она не спала всю ночь! – сказала ему Анна Игнатьевна. – Ахъ, еслибъ она спала долго-долго!… Если бъ она… не просыпалась никогда!…
– Господь съ вами! – воскликнулъ Салатинъ. – Вѣдь, она ваша мать…
– Я боюсь очень… Она будетъ способна на все, когда узнаетъ страшный обманъ… Она растерзаетъ меня!…
Въ комнату вошла горничная.
– Николай Васильевичъ! – сказала она, – Ольга Осиповна проснулась и зовутъ васъ…
– Я уйду! – шепнула Салатину Анна Игнатьевна.
– Куда?
– Куда-нибудь… Пріѣзжайте въ Александровскій садъ сказать мнѣ все, я буду ждать васъ тамъ…
– Хорошо, какъ вамъ угодно…
Салатинъ отправился къ старухѣ.
XXII.
На Ольгу Осиповну разсказъ Салатина произвелъ сильное, потрясающее впечатлѣніе.
Анна Игнатьевна хорошо сдѣлала, что ушла изъ дому; останься она, ей-бы не сдобровать.
– Гдѣ она?… Гдѣ… потаскушка-то эта? – съ бѣшенствомъ крикнула старуха, когда Салатинъ разсказалъ ей все. – Подайте мнѣ ее, подайте!…
Старуха схватила толстую палку, съ которою хаживала, когда у нея разыгрывался ревматизмъ.
– Позвать мнѣ eel… Эй, кто тамъ есть?… Анну ко мнѣ позвать!…
Салатинъ сказалъ, что Анна Игнатьевна ушла и ждетъ у него въ домѣ рѣшенія своей участи и милости матери.
– А, ушла она?… Ну, и хорошо сдѣлала, я-бъ на ней мѣста живого не оставила, я-бъ ее, можетъ, убила до смерти… Ушла?… Ну, и пусть… Навсегда ужъ теперь, на вѣки!… не хочу ее видѣть…
– Ольга Осиповна…
– He хочу! – дико вскрикнула старуха. – Будь она прок…
Старуха не произнесла страшнаго слова, остановилась и, взглянувъ на иконы, перекрестилась.
– He хочу проклинать ee! – проговорила она. – He беру на душу этого грѣха великаго и не лишаю ее материнской молитвы моей, но видѣть ее не хочу ни сегодня, ни во всю мою жизнь… He допущу и къ смертному одру моему!… He допущу!… Благословлю ее заочно, а къ себѣ не допущу… He было во всемъ роду нашемъ развратницъ и беззаконницъ! Она срамъ на весь родъ нашъ пустила и нѣтъ ей моей милости… Завтра-же духовную сдѣлаю, все добро свое распишу, а ей гроша не дамъ, тряпки не дамъ!… Если придетъ за кускомъ хлѣба, съ голоду умирая, и тогда не дамъ ей этого куска!…
Старуха въ изнеможеніи опустилась на кресло; костыль выпалъ изъ ея рукъ.
– Нѣтъ у меня и внучки! – проговорила она.
– Вѣра чѣмъ виновата? – робко спросилъ Салатинъ. – Ей не надо вашихъ денегъ, она проживетъ и безъ нихъ, но она нуждается въ вашей ласкѣ… Она любитъ васъ…
Салатинъ не говорилъ пока, что онъ женихъ Вѣры, приберегая это извѣстіе, какъ резервъ.
– Любитъ? – переспросила старуха. – Ха, ха, ха!… Очень любитъ!… Вмѣстѣ съ матерью обманно вошла въ домъ мой, самозванка!… дурачила, насмѣхалась… Хороша любовь!…
– Но, вѣдь, ее вынудили на это! – возразилъ Салатинъ. – Нѣжная, робкая, матерью запуганная, но горячо любящая мать, она не могла поступить иначе и страдала, очень страдала… А любитъ она васъ горячо, за это я головою ручаюсь…
Старуха поникла головою.
Вся жизнь ея послѣднее время была сосредоточена на любви къ внуку, на любви къ этому курчавому хорошенькому „мальчику“ – и вотъ нѣтъ теперь этого „мальчика“!…
И не умиралъ онъ, а нѣтъ его… Хуже чѣмъ умеръ…
Но, вѣдь, эта душа-то, которую такъ любила она, не исчезла… Вѣдь, и эти милые, кроткіе и ясные глаза живы… И голосокъ этотъ, который такъ любила она, можно слышать, и русые шелковистые волосы, можно ласкать… Есть кого любить и есть у кого на груди выплакать горе…
Старуха закрыла лицо руками и тихо заплакала.
Салатинъ не мѣшалъ ей.
– Нѣтъ Васи, нѣтъ!… – простонала старуха.
Салатинъ сѣлъ съ нею рядомъ, за руку взялъ ее, поцѣловалъ эту руку.
– Вѣра есть! – сказалъ онъ. – Есть хорошая, милая дѣвушка, которая горячо любитъ васъ, которая будетъ любить васъ вѣчно… He лучше-ли это, чѣмъ мальчикъ?… Мальчики балуются, мальчики, ставъ взрослыми и получивъ богатство, часто портятся и приносятъ только rope, а нѣжное женское сердце такъ способно любить!… Вѣра выйдетъ замужъ, но не перестанетъ васъ любить… Вы правнуковъ дождетесь и умрете, окруженная ими…
– Незаконная она! – прошептала Ольга Осиповна.
– Чѣмъ виновата она въ этомъ?…
– He вѣсть отъ кого родилась… Отъ бродяги, можетъ, отъ пьяницы… Мать гулена, а отецъ бродяга, – хороша природа!…
– Отецъ Вѣры былъ хорошій человѣкъ, купецъ честнаго рода…
– Воровка она…
– Полно вамъ, не грѣшите!… Она и единаго грошика не взяла себѣ изъ этихъ денегъ… Ее мучили, ее за горло мертвой петлей душили!…
– Да, а слава-то пойдетъ… За кого я отдамъ такую пригульную внучку?… Кто возьметъ ее?… Надо выдать за перваго встрѣчнаго, чтобы только взялъ… И возьметъ какой-нибудь шалыганъ ради бабушкиныхъ денегъ… Деньги промотаетъ, ее прогонитъ и она… она по стопамъ матушки своей пойдетъ…
– Ее возьмутъ и безъ денегъ! – тихо возразилъ Салатинъ.
– He ври, сударь!… Дай Богъ, чтобы и съ огромаднымъ приданымъ путный-то взялъ!… Кто она?… Незаконная дочка Анкина!… Та же Настька раззвонитъ вездѣ, что тутъ было. Разскажетъ всѣмъ, что за парня Вѣру-то выдавали, въ штанахъ водили, что воровала она у бабушки деньги… Никто не возьметъ изъ порядочныхъ и пропадетъ дѣвка, на черную дорогу выйдетъ…
Салатинъ всталъ.
– Бабушка! – заговорилъ онъ, – я буду имѣть честь просить у васъ руки вашей внучки…
– Ты?!
– Да, я… Смѣю думать, что я человѣкъ не опозоренный, что я чего-нибудь стою… Да, я прошу у васъ руки Вѣры… Я люблю ее!… Наше родство очень отдаленное, почти что и нѣтъ его…
– Николушка, да ты… ты не шутишь?… He обманываешь ты меня, чтобы я Вѣруньку эту простила?…
– Развѣ такими вещами шутятъ!…
– Да какъ же это такъ?… Когда же ты успѣлъ полюбить ее?…
– Полюбилъ… Знать, суждено такъ… Иную и долго видишь, и сватаютъ ее, и хороша она, а сердце не лежитъ, а иную увидишь и… и полюбишь!… Какъ зарыдала она у меня на рукахъ вчера, да разсказала все, да провелъ я потомъ съ нею весь день, а послѣ того увидалъ ее въ надлежащемъ для ея пола нарядѣ, такъ и свершилось все!… Обиженная она была, измученная, а сердце у нея отзывчивое, душа хорошая и собою такъ прекрасна она!… Полюбилъ, крѣпко полюбилъ и словно годы знаю ее и люблю!…
– Да, какъ-же это такъ-то, Николушка?… Господи, словно сонъ все это!…
– И мнѣ все это сномъ казалось, бабушка, вчера!… А теперь я вижу, что это дѣйствительность, хорошая дѣйствительность…
Салатинъ опустился передъ старухой на колѣни, взялъ ее за руки.
– И такъ, милая моя старушка, простите ее, примите и отдайте мнѣ! – сказалъ онъ. – Мы частыми-частыми гостями вашими будемъ, а еще лучше, если вы съ нами жить будете… Какъ заживемъ-то!…