Элизабет Вернер - Первые ласточки
– Мне? – удивленно спросила Гедвига. – Не думаю, чтобы у меня появился повод для разногласий со свекровью.
– Боюсь, что это вас не минует.
Гедвига выпрямилась и гордым и недовольным взглядом смерила своего собеседника, но тот мужественно его выдержал.
– Может быть, с моей стороны вообще неделикатно, что я затрагиваю этот вопрос, и, может быть, вы отвергнете мое вмешательство как непрошеное, но я не могу уехать, не предупредив вас. Тетушка очень часто говорит о том, что после свадьбы хочет покинуть Эттерсберг и поселиться в Шенфельде. Эдмунд постоянно протестует против этого плана, а вы поддерживаете его. Не делайте этого! Наоборот, заставьте его согласиться на уход матери. В Эттерсберге нет места для молодой госпожи, пока старая не уступит ей своего, ведь вместе со старой враждой появится и новое разногласие.
– Я не понимаю вас, – сказала взволнованная Гедвига. – Разногласия? Вражда? Не можете же вы подразумевать старый процесс о Дорнау.
– Не процесс, но то, что дало к нему повод. Вы, вероятно, не знаете, кто поддерживал вашего дедушку в его решении и заставил его, наконец, не признать гражданского брака его дочери. Но ваш батюшка знает и ошибается, полагая, что графиня отказалась от своих предубеждений против подобных брачных союзов. Правда, в первый момент от неожиданности в порыве благодарности своему спасителю и главным образом из чувства любви к своему сыну она согласилась. Чего она не сделает ради него! Но рано или поздно она пожалеет о своей уступчивости, если не делает этого уже теперь, и искупать это будет не Эдмунд, а вы.
Гедвига слушала с возрастающим волнением. То, что ей так ясно и безжалостно открывалось теперь, она в последнее время уже сама чувствовала в обращении к ней графини, правда, как-то смутно и безотчетно для себя.
– До сих пор у меня не было причин жаловаться на будущую свекровь, – промолвила она. – Она всегда была со мной ласкова и любезна.
– И сердечна?
Молодая девушка промолчала.
– Не думайте, пожалуйста, что на мои суждения влияют мои личные отношения к тетке, – продолжал Освальд. – Я, несомненно, не стал бы сеять недоверие, если бы не знал, как может быть опасна безграничная вера. Земля в Эттерсберге горяча, и вам, по крайней мере, необходимо раньше узнать об этом. Ваша матушка также должна была сначала добыть себе счастье борьбой, но зато, по крайней мере, в супруге она имела твердую опору и мужественного защитника. У вас эта борьба начнется только после свадьбы, но она не пощадит вас, потому что вы входите в круг тех предрассудков, из которого вырвалась ваша мать; да, кроме того, найдете ли вы в лице Эдмунда необходимую опору, должно еще показать время. Во всяком случае, лучше всего полагаться лишь на себя. Я прошу вас еще раз: ни в коем случае не соглашайтесь на совместную жизнь со свекровью. Эдмунд должен оставить эту мысль.
Гедвига тихонько покачала головой.
– Это будет трудно, если не невозможно. Он любит свою мать…
– Больше, чем свою невесту?
– Господин фон Эттерсберг! – воскликнула Гедвига.
– Это вас оскорбляет? Конечно, это оскорбительно, но именно поэтому вы должны учиться смотреть правде в глаза. До сих пор вы слишком беззаботно играли любовью Эдмунда и получали взамен только игру да шутки. Все более глубокие его переживания вы предоставляли матери, охотно поддерживавшей это. Эдмунд умеет больше, чем только шутить. Под своей веселой внешностью он скрывает теплые, даже страстные чувства, но их необходимо разбудить, а до сих пор это умела делать только мать. Укрепите за собой то, что принадлежит вам! На вашей стороне еще власть невесты, власть первой юношеской любви; когда этот ореол исчезнет, может быть, будет слишком поздно.
Гедвига слушала молча, опустив голову. Несколько месяцев тому назад подобное предупреждение она сочла бы оскорблением или едко высмеяла бы его. Освальд был прав – она чувствовала это; но почему эти советы были сказаны именно его устами?
– Вы молчите? – спросил Освальд, тщетно ожидавший ответа. – Вы отвергаете мое непрошеное вмешательство?
– Нет, – ответила Гедвига с глубоким вздохом. – Благодарю вас, потому что знаю, что значит такое предупреждение из ваших уст.
– А чего оно мне стоит!.. – невольно вырвалось у Освальда, но он не докончил фразы.
Ласточки перекликались наверху, собираясь стаями к отлету на юг. Они прощались с природой, с людьми, прощались с солнцем, с родиной, со счастьем.
Гедвига первая нарушила тягостное молчание, наступившее вслед за последними словами Освальда.
– Ласточки также хотят покинуть нас, – сказала она, указывая наверх. – Они отлетают.
– И я с ними, – закончил Освальд. – Лишь с той разницей, что я уезжаю навсегда.
– Навсегда? Вы же будете иногда приезжать в Эттерсберг?
– Не думаю, чтобы это было возможно. У меня будет мало времени, да и вообще тому, кто, как я, окончательно порывает со своим кругом, лучше всего держаться от него подальше и полностью окунуться в новую атмосферу. Эдмунд, конечно, не хочет понять этого. Он как раз не знает, что такое обязанности.
– И все-таки он больше думает о вас и вашем будущем, чем вы полагаете, – проронила Гедвига.
Освальд презрительно улыбнулся.
– Пусть он оставит эти заботы! Я не принадлежу к тем, кто берется за то, что им не по силам, и затем на полпути малодушно опускает руки. То, что я начал, я обязательно закончу и таким образом избавлюсь от оков зависимости.
– Неужели эти оковы так тяжко гнетут вас?
– Пригибают к самой земле!
– Вы несправедливы к своим родственникам!
– И неблагодарен, – с вырвавшейся горечью добавил Освальд. – Вы довольно часто слышали это от моей тетки, не правда ли? Со своей точки зрения она, может быть, и права. Мне следовало бы терпеливо играть роль, уготованную судьбой. Но я не могу. Вы не представляете себе, что значит постоянно подчиняться чужой воле, подчиняться в каждом своем чувстве, каждом движении, никогда не сметь прекословить. Я знаю, что мое будущее полно преград и терний, несомненно, что на него я должен положить все силы, но это – мое будущее, моя жизнь, которая принадлежит только мне и не будет больше зависеть от чужих благодеяний. И если я даже и погибну на избранном мной жизненном пути, то у меня все же останется право своего собственного выбора.
Освальд выпрямился и глубоко вздохнул. Казалось, что вместе с прошлым душа молодого человека освобождалась от так долго давившей его тяжести. Он смело смотрел в будущее, и по его лицу было видно, что он был в состоянии бороться со светом и победить в этой борьбе, как бы ни были все враждебно к нему настроены.
