Анри Ренье - Ромэна Мирмо
Это создавало достаточно хорошие условия для того, чтобы совместная жизнь месье Мирмо и Ромэны была терпима, и таковой она и была. Любовь в ней сменили дружба и приятельские отношения. К тому же эту любовь, которой ей не хватало в замужестве, Ромэна вовсе не собиралась искать на пути приключений, хотя бы самых нероманических и самых буржуазных. Называя ее «глубоко порядочной», месье Клаврэ был прав. Ромэна Мирмо была порядочной по природе и по убеждениям. Она считала, что есть женщины, созданные для любви, и им она прощала все безумства, на которые их может толкнуть любовь; зато на тех, кто лишен этого любовного призвания и ищет в любви только удовлетворения тщеславия и заполнения праздности, она смотрела скорее неприязненно и свысока. И из этих двух категорий женщин Ромэна Мирмо отнесла бы себя ко второй, перестань она быть тем, чем она была, то есть вполне порядочной. Впрочем, того, что она не рождена для любви, ей нисколько не было совестно, разве что, может быть, немного жаль. Во всяком случае, ни в душевном, ни в физическом отношении она не считала себя ниже других и поэтому не таила никакой зависти к более счастливым.
Ромэна Мирмо была снисходительна к страстным женщинам… Она нисколько не была скандализована тем, что Берте де Вранкур захотелось удовлетворить свою потребность любить и быть любимой. Ромэне казалось вполне естественным и законным, что, заброшенная мужем, Берта пыталась украсить свою Жизнь взаимным чувством. Единственное, в чем она могла бы упрекнуть Берту де Вранкур, так это в некоторой неосторожности, которую та себе позволяла, чему Ромэна сама была свидетельницей, как, например, в тот день, когда она у них завтракала и Берта на балконе, в присутствии мужа, слишком нежно пожала руку Андрэ де Клерси.
Поэтому, узнав, что месье де Клерси проведет август месяц в Аржимоне, Ромэна Мирмо сразу же учла опасности, связанные с его пребыванием там. Нет ничего пагубнее для любовников, чем соблазнительные удобства деревенской жизни! Ободренные уже давней безнаказанностью и успокоенные доверчивостью месье де Вранкура, Берта и Андрэ могли перестать следить за собой. Ромэна Мирмо дала себе слово прочесть своей приятельнице наставление на этот счет, не прямо, но теми глухими намеками, которые женщины понимают с полуслова. К тому же, пользуясь близостью Ла-Фульри, эти мудрые советы можно было бы возобновлять.
Беря на себя эту роль, Ромэна Мирмо повиновалась столько же чувству действительной дружбы к Берте де Вранкур, сколько инстинктивному отвращению ко всяким драмам, осложнениям и историям. У нее не было свойственного большинству женщин вкуса к двусмысленным положениям, риску и неожиданностям. Она отнюдь не исповедовала культа героев романа, и ее жизненный идеал не заключал в себе ничего трагического. Интрига не прельщала ее ни в одном из своих видов, и у нее не было никакой охоты оказаться замешанной, хотя бы в качестве свидетельницы, в бурные или необычайные события. Такого рода перспективы ее не привлекали и не возбуждали в ней ни интереса, ни любопытства. Недавний случай с княгиней Альванци только укреплял ее в этом чувстве. Он ее глубоко взволновал и смутил. Как? Так, значит, подобного рода катастрофы все еще случаются, и не в книгах, а в действительности! Правда, положение Берты де Вранкур и Андрэ де Клерси не представляло ничего исключительного, но все-таки в нем заключались некоторые опасные стороны, и достаточно было какой-нибудь злополучной случайности, чтобы сокровенная драма выступила наружу.
С этими опасениями Ромэна Мирмо приехала в Аржимон, готовая вмешаться, если такое вмешательство показалось бы ей необходимым. Она сумела бы призвать Берту де Вранкур к осторожности и бдительности. Но она вскоре же убедилась, что ее страхи напрасны, настолько полная и неожиданная перемена произошла во всем поведении Берты де Вранкур, перемена, которая меньше удивила бы Ромэну, если бы та лучше знала характер своей подруги.
Действительно, не из страсти к приключениям и не из любви к риску стала Берта де Вранкур любовницей Андрэ де Клерси. Полюбив его, она повиновалась глубокой потребности женской природы, инстинктивной потребности утешать, охранять, жертвовать собой.
Этой потребности быть доброй Берта де Вранкур старалась найти выход в любви. Разумеется, испытав эту любовь, она оценила также и ее чувственные и романические радости. Отсюда эта неосторожность, эта опрометчивость, которые огорчали Ромэну Мирмо; но, в сущности, страсть Берты к Андрэ только того и ждала, чтобы ей дана была возможность направиться по своему естественному пути. В любви Берты было что-то почти матерински-нежное, великая и трогательная жажда не столько быть счастливой, сколько оберегать счастье любимого.
И вот пребывание Андрэ де Клерси в Аржимоне дало Берте случай невольно вернуться к своему настоящему способу любить. Так как ей не надо было больше рассчитывать часы их встреч, время их свиданий, все неизбежные приемы любовной связи, Берта почти забывала, что Андрэ ее любовник. Она видела в нем только человека, который был ей дорог и которого она хотела сделать счастливым, будучи к тому же и сама счастливой, потому что ежедневное присутствие Андрэ наполняло ее беспрерывной радостью. Сознания, что он тут, около нее, было ей довольно. Ей доставляло нескончаемое удовольствие заботиться о нем, думать о всяких мелочах, направленных к его удобству. Ей впервые представлялась возможность относиться к нему с предупредительной преданностью, с нежным вниманием. Знать, что он хорошо спал, что его комната ему нравится, — все это доставляло ей искреннее и глубокое удовлетворение. Она окружала его постоянными заботами, баловала его, словно ей хотелось заменить этим телесный дар самой себя, который сейчас был для нее невозможен.
Во всем этом Ромэна Мирмо убедилась очень скоро. Итак, значит, Берта де Вранкур предвосхищала советы благоразумия, которые Ромэна готовилась ей преподать. Берта здраво сообразовывалась с обстановкой. Приходилось считаться не только с месье де Вранкуром, но и с Пьером де Клерси. Вдобавок, в замке было довольно много прислуги. Берта нисколько не страдала от этих временных стеснений и даже находила, чем их возместить; но каким образом Андрэ де Клерси мирился с этим видоизменением чувства, которое, должно быть, знавал совсем другим?
Ведь в самом деле, к мадам де Вранкур его, должно быть, привлекла чувственная прелесть; так каким же образом довольствовался он тем, что чувственная сторона их связи отодвинулась на второй план? Рассуждая логически, разве он не должен был страдать от этого вынужденного разлучения со своей любовницей? А между тем Ромэна Мирмо убеждалась, что он, по-видимому, нисколько этим не тяготится. За то время, что он был в Аржимоне, его немного высокомерная серьезность словно смягчилась и рассеялась. Андрэ де Клерси казался умиротворенным и беспечным, даже счастливым. Радовался ли он нескрываемому счастью Берты или своему собственному? Ромэна Мирмо не могла бы на это ответить. Во всяком случае, он принимал с дружеской признательностью нежную предупредительность, которой его окружала Берта де Вранкур. Ромэну немного удивляло, что он способен ощущать это мелкое счастье и довольствоваться им. Ромэна никогда бы этого не подумала, но она, должно быть, плохо его знала. Андрэ де Клерси был не таким, каким она его себе представляла. Теперь она лучше понимала, почему Андрэ, если он когда-то питал к ней чувство, не открыл ей его. Под надменной и холодной внешностью, это был слабый, нерешительный человек. Он нуждался в бдительном уходе и поддержке.
