Джейн Фэйзер - Бархат
– Ты имеешь в виду женщин? – улыбнулся Талейран. – Согласен с тобой – они необычайно привлекательны.
– Особенно одна, – продолжал Шарль. – Похоже, император поражен мадам Валевской.
Шарль искоса, прищуря глаза, посмотрел на отца.
– Действительно, – согласился Талейран, еще раз мягко улыбнувшись. – Но ты, кажется, удивлен? Она очаровательна – в ней благодатно сочетаются красота и ум с дивными, робкими манерами. Император считает ее наиболее привлекательной – после Жозефины… и других. Ты же знаешь, как он цинично относится к женщинам.
– И прекрасная Мари может оказать благотворное влияние на… – предположил Шарль, поглядывая на отца тем же насмешливым взглядом.
– Может, и так, сынок, может, и так.
«Старый лис, как всегда, скрытен», – подумал Шарль, усмехаясь про себя. Он видел, как его отец обхаживал молодую жену пожилого Анастаса Валевского. Если Мария Валевская станет любовницей Наполеона, то она сможет уговорить императора оказать помощь Польше и ее влияние окажется более действенным, чем все усилия официальных политиков.
Шарль ушел, оставив отца наедине с его размышлениями. Великолепная мадам Валевская, одетая в элегантное платье из белого шелка на бледно-розовом чехле и с простым лавровым венком на прекрасных волосах, танцевала с императором кадриль. Контраст между грацией дамы и неуклюжестью Бонапарта был уморительным, но Талейран знал, что императору на это наплевать. Бонапарт считал, что человеку, который на поле битвы чувствует себя как дома, не так важно уметь хорошо танцевать на балу.
Наполеон между тем не скрывал, что находит мадам Валевскую очаровательной. Но можно ли уговорить женщину принести честь в жертву своей стране? Талейран знал, что Мария одержима идеей освобождения Польши. За это она была готова отдать все, что у нее есть, даже жизнь. Впрочем, так были готовы поступить многие ее соотечественники. Но она была молода, невинна и хорошо воспитана. Отдаст ли Мария Наполеону то единственное, чего он хочет?
Талейран перевел взгляд в, другую сторону. Там, возле оконной ниши, стоял Анастас Валевский, прихорашиваясь и посматривая на свою жену. «Со стариком не будет проблем, – цинично подумал министр. – Он отдаст свою жену Бонапарту без всяких сомнений, ради одной славы».
Ну, а теперь, ради собственной выгоды, мсье де Талейран решил обратить внимание на самодовольного канцлера.
С этими мыслями князь стал спускаться по изогнутой лестнице в зал. Сводничество в интересах императора было не новым делом для Талейрана, в дипломатических целях он не брезговал никакими средствами. Если путь к освобождению Польши лежит через постель Бонапарта, так тому и быть.
Было бы полезно сообщить Габриэль о новом увлечении Наполеона. Дипломат решил отправить срочное послание в Лондон связному. А тот, в свою очередь, перешлет его в дом Ванбруков в Кенте. Это будет обычное невинное письмецо крестного отца его дорогой, горячо любимой крестнице. А Габриэль бросит наживку Прайду – как знак доверия и еще одно доказательство того, что у нее отличные связи. Распространение этой информации не повредит Франции и его собственным планам: ведь англичане лишь наблюдали за судьбой Польши.
Их лица приближались. На нее напирала толпа с потными рожами, красными, налитыми кровью глазами. Рты тупых и злобных физиономий были раскрыты, они пронзительно кричали на мужчину и женщину, стоявших в нише возле длинного стола.
Вот на полированную поверхность стола обрушилась огромная дубина, оставив на розовом дереве глубокие вмятины. Женщина вжалась в обитую шелком стену, а ее муж пытался перекричать шум толпы. Он говорил размеренно и разумно, но его голос тонул в воплях, насмешках и издевательствах.
Гражданин в красном колпаке, какие носили все революционеры, плюнул через стол. Внезапно раздался звон разбитого за спиной этого типа стекла.
Человек в залитом кровью мясницком фартуке пытался приподнять край стола. Другой, у которого под загорелой кожей от напряжения проступали синие вены, помогал ему. Стол с грохотом упал на бок.
Женщина и мужчина оказались перед толпой – их хлипкое укрытие было сломано. Руки нападающих потянулись к ним, выволокли из ниши и потащили к большимдвустворчатым дверям салона.
Где-то все еще били стекла. Ребенок, застывший от ужаса под потолочной балкой, почувствовал запах гари, потому что кто-то поджег гобелены в верхней галерее. Оргия разрушения продолжалась.
Узенькая, крытая булыжником улочка была заполнена людьми. Тяжелый дух, исходящий от немытых тел, наполнял знойный воздух. Открытая телега прогрохотала по булыжной мостовой. Люди, стоявшие в телеге, опустили головы и пустыми глазами смотрели себе под ноги. В их лицах не было ни кровинки. Толпа бежала за телегой. Озверевшие простолюдины бросали в людей комья засохшей грязи и мусор из сточных канав.
Теперь ребенок стоял под козырьком винной лавки. Девочка пряталась в тени, наблюдая за этим кошмаром. Каждый день происходило одно и то же – с рассвета и до заката, когда мадам Гильотина наконец отдыхала.
Вдруг девочка узнала лицо женщины, стоявшей во второй повозке среди осужденных на смерть. Девочка зажала себе рот рукой, чтобы не закричать, когда телега прогрохотала мимо и скрылась за углом.
Натаниэль проснулся от звука низких, разрывающих душу рыданий. Спросонья он не мог понять, что происходит. Спальня была залита голубоватым лунным светом, с которым соперничало красноватое свечение тлеющих в камине углей.
Габриэль сидела на кровати, и из-под ее закрытых век по щекам струились слезы. В горле девушки клокотали рыдания. Затем она, жалобно съежившись, перекатилась на бок.
– Габриэль! – позвал пораженный Прайд.
Она ничего не ответила, и он дотронулся до ее обнаженной спины – ледяная кожа была покрыта холодным потом.
– Габриэль! – громче сказал он, положив теплую ладонь на ее плечо.
Но глаза графини по-прежнему были закрыты, и всхлипывания не прекращались. Натаниэль понял, что она все еще спит. И тут так же, во сне, она резко, не разгибаясь, встала на колени. Что-то ужасное мучило ее. Какой кошмар заставлял ее так страдать?
– Габриэль! Просыпайся! – Он говорил спокойным, уверенным тоном, а затем изогнулся, взял ее спереди за плечи и слегка встряхнул. – Просыпайся! Тебе снится дурной сон!
Ее глаза открылись, и Прайда потрясло выражение тоски в них. Влажные от пота и слез, темно-рыжие кудряшки прилипли к ее лицу. Какое-то мгновение она смотрела на него и не узнавала. Рыдания все еще сотрясали ее тело. Но, увидев, что Прайд сочувственно смотрит на нее, Габриэль жалобно всхлипнула, вытерла слезы рукой и откинула волосы с лица.
