Кэндис Проктор - Полуночные признания
– Мы? – Зак откинулся спиной на дверь и привычно положил руку на саблю. Это движение привлекло ее внимание. – Я не вижу Ярдли.
Эммануэль перевела взгляд на его лицо.
– Он будет здесь позже. Ярдли делает значительно больше, чем вы думаете, хотя и старается это скрыть.
– Почему?
– Что конкретно вы хотите уточнить?
– Конечно, я могу понять, почему он работает здесь, – отталкиваясь от двери, сказал Зак.
– Можете? – Эммануэль положила ладони на крышку стола и оперлась на руки. Взгляд ее был враждебным. – Вы видели высокую рыжую женщину с маленьким мальчиком?
– Нет. А я должен был заметить?
– Ее зовут Мэри-Энн Кэхилл. Ее восемнадцатилетний сын попал в плен и замерз прошлой весной в лагере Дуглас в Чикаго, а ее муж, Пэдди, еще жив и воюет в Виргинии. Из-за мужа ваш генерал Бен Батлер конфисковал ее дом и поставил его на аукцион. Домик небольшой, но в нем можно было жить. Человек, который приобрел дом, предложил этой женщине снять его в аренду, но у нее не было таких денег, и он вышвырнул ее с ребенком на улицу. Его зовут Эндрю Батлер. Он выполнял приказ начальника военной полиции, то есть ваш.
Зак сжал челюсти. Батлер начал проводить подобные акции с имуществом жителей Нового Орлеана даже до «Акта о конфискациях» Линкольна. Теперь, когда было дано официальное разрешение, конфискации стали массовым явлением. Благодаря им, генерал приобрел столько фамильного серебра, что его стали называть «ложечный» Батлер.
– Вы никогда не думали, – еле сдерживая эмоции, произнесла мадам де Бове, – что будет с теми детьми и женщинами, которые оказались на улице по вашей вине? Некоторых взяли родственники, но есть и такие, как Мэри Кэхилл, – они спят в парках и других общественных местах. Не знаю, что будет зимой. Я предложила ей одну из моих комнат, но эта гордая женщина отказалась.
Они остановились у расположенного в центре двора фонтана. Эммануэль опустила взгляд на качающиеся на волнах лилии. Зак и сам плохо относился к «Акту о конфискациях».
– Роуз говорила, что вы считаете рабство предосудительным, – произнес он, повернув голову к Эммануэль.
– Оно отвратительно, – с энергией ответила Эммануэль.
– Тогда почему вы поддерживаете конфедератов?
Эммануэль обошла стол и встала напротив майора.
– В Новой Англии, – произнесла она, – дети в пять лет уже работают на фабриках шесть дней в неделю по двенадцать часов и получают несколько пенни. Тем не менее, вы поддерживаете правительство Соединенных Штатов, которое это допускает.
– Эти дети не рабы.
– Но промышленная мощь Севера зависит от их дешевого труда так же, как аграрная экономика Юга от рабов. Обе стороны в этом не правы. Тем не менее, каждый обвиняет другого и ничего не делает у себя.
Зак вспомнил большое мрачное кирпичное строение, которое стояло – и сейчас стоит – на окраине его родного городка в Род-Айленде. Каждый день перед рассветом за воротами фабрики исчезали дети со впавшими глазами, бледные от нехватки солнечных лучей. Обычно они жили недолго. Те немногие, которые дотягивали до зрелого возраста, вынуждены были впоследствии посылать на фабрику своих детей.
– Но здесь больше рабства, чем эксплуатации труда, – мягко произнес он, – и вы знаете это.
– Да, – ответила она.
– И вы думаете, что свобода для миллионов не стоит того, чтобы за это бороться?
– Бороться? Да. Но нельзя убивать из-за нее. Ничто не может оправдать войну. – Она развела руками. – Посмотрите вокруг. Загляните в ту комнату, полную плачущих детей и скорбящих женщин. Поднимитесь наверх и посмотрите на изувеченные тела. Сходите на любое кладбище здесь, на Юге, или у вас, на Севере. Война не решает проблемы, месье, она создает их.
– Так выдумаете, рабство должно сохраняться? Только потому, что война против него требует много жертв?
Эммануэль возразила:
– Война началась не из-за рабства. Если бы дело было в этом, президент Линкольн подписал бы закон, освобождающий всех рабов. Мы воюем уже год, а освобождения так и не произошло.
– Но это будет.
На лице Эммануэль появилось выражение глубокой усталости.
– Через пять лет, может, через десять. Рабство исчезает повсюду. Одно государство за другим отменяют его. Но эта война… злоба, ненависть, вражда будут ощущаться на протяжении сотен лет.
Она замолчала. Наступила пауза, которую нарушал только плеск фонтана. Оба они чувствовали, как глубоко трогает их обоих эта тема. Где-то заплакал ребенок, и Эммануэль поспешила к больному малышу.
– Вы должны извинить меня, майор, – произнесла она. – Мне надо работать.
Она прошла мимо него к двери, но здесь задержалась, потому что он произнес:
– Вы так и не ответили на мои вопросы.
Глава 14
Эммануэль медленно повернулась.
– Спрашивайте, майор.
– В тот вечер на кладбище, когда был убит Генри Сантер, вы видели кого-то?
– Вы уже задавали этот вопрос.
– Как рассказал кладбищенский сторож, в ту ночь пришли два чернокожих, чтобы починить фамильный склеп своего господина. Вы их не заметили?
Эммануэль отрицательно покачала головой:
– Нет. Это большое кладбище, и склепы достаточно высоки, чтобы спрятать любого человека. – Сложив руки на груди, она подошла ближе. – О чем еще вам хочется узнать, майор?
– Подозреваете ли вы кого-нибудь? – поинтересовался Зак. – Что-нибудь, кроме работы в больнице, объединяло Клер Ла Туш и Генри Сантера? Может, это не имело особого значения, просто было совпадением, вроде рождения в один день или обоюдного интереса к опере?
Нахмурив лоб, Эммануэль задумалась, но потом отрицательно покачала головой:
– Прошу меня извинить. Мне ничего не приходит на ум. Вы говорили с ее родителями?
– Вчера вечером. Вы знаете, что мать Клер подозревает вас в смерти дочери?
– Меня?
– Она считает, что, если бы не вы, Клер никогда бы не стала работать в больнице.
Эммануэль утомленно вытерла лоб рукой. Она слишком много работала последнее время, и это начало сказываться.
– Мадам Ла Туш плохо знала свою дочь.
– Вот как?
– Я понимаю ход ее мыслей. Ею движет гнев и горе. Она находится под влиянием традиционных для нашего общества предрассудков. – Эммануэль помолчала. – Вы понимаете, о чем я говорю?
– Я читал Мэри Уолстонкрафт и Джона Стюарта Милля. – Зак улыбнулся, видя, как округлились ее глаза. – Это вас удивляет, не так ли? – Он наклонился к ней. – А вы не думали, что и вы не свободны от некоторых предубеждений, мадам де Бове?
– Вы хотите сказать о том, что я против мужчин в военной форме? Особенно в синей?
– Только против мужчин.
Какое-то время она задумчиво глядела на него. Ее дыхание стало частым и глубоким. Зак подумал, что услышит возражения на свои слова, но Эммануэль всего лишь произнесла:
