Сьюзен Джонсон - Леди и лорд
И вместе с тем Джонни отчаянно хотел ошибиться на этот счет.
Не в состоянии спать и будучи в слишком сумрачном состоянии духа, чтобы присоединиться к своим разбежавшимся по клубам друзьям, Джонни Кэрр вернулся в Равенсби-хаус и направился прямиком в комнаты Монро. Он застал кузена собирающим вещи.
— Я вижу, ты решил воспользоваться отсрочкой в заседаниях, — прокомментировал он увиденную картину. — Решил проверить, как двигаются дела с возведением новых стен Голдихауса? Сделай любезность, посмотри, как там мой новый жеребчик. Адаме пишет, что с моего отъезда он вырос так, что теперь его не узнать. Я не видел его уже… — Джонни задумался, подсчитывая в уме, сколько времени он уже не был дома. — Боже ты мой, целый месяц!
— Я еду не в Голдихаус. — Монро на мгновение перестал свертывать плащ и поднял глаза на Джонни. — Я еду в графство Тивиотдейл.
— Ты изомнешь себе весь плащ, братишка. Почему бы тебе не поручить все это слуге? И куда именно ты собрался в Тивиотдейле?
— Ведь я тебе уже говорил — в Хоувик.
— А я был трезв? Что-то я не припомню, чтобы ты упоминал Хоувик. — На серебряном подносе, стоявшем на столе, Джонни увидел графин с коньяком и хрустальный бокал. Налив себе золотисто-янтарной жидкости, Джонни отпил из бокала и, изобразив на лице глубочайшее удовлетворение, откинулся в кресле. — Да, видимо, я был пьян, — ответил он на свой собственный вопрос. — Куда в Хоувик? К кому в Хоувик?
— К Жилю Локхарду. В часовне Хоувика у него состоится венчание.
— И на ком же женится бедный, пойманный в ловушку Жиль? — сочувственно поинтересовался Джонни.
— На Анджеле Грэм.
— Из английских Грэмов? — Из голоса Джонни разом пропало ленивое равнодушие. Он знал, что Грэмы жили по обе стороны границы, что все они состояли между собой в родстве и какое малое расстояние отделяло Хоувик от «Трех королей».
— Нет, она — из шотландской ветви Грэмов. Но всепроникающий взгляд, которым ты меня буравишь, вполне оправдан: Элизабет Грэм также будет присутствовать на бракосочетании.
— Почему ты говоришь с такой уверенностью? Откуда тебе это известно?
— Потому что мы с ней постоянно переписываемся в связи со строительством, которое она затеяла. У нее уже все готово.
Несколько секунд в комнате висела гнетущая тишина. Атмосфера, казалось, была заряжена электричеством. Монро продолжал паковать вещи, а Джонни вертел в руке бокал.
— Я составлю тебе компанию, — внезапно сказал он, и голос его был едва слышим.
Монро поглядел на кузена. Одетый в великолепный зеленый кафтан, тот сидел в красном кресле, по спинке которого разметались его длинные, цвета воронова крыла волосы. Во взгляде Монро читалось нескрываемое удивление.
— Но ты ведь терпеть не можешь свадебных церемоний, — растерянно заметил он.
— В течение нескольких дней мне будет совершенно нечем заняться, — сдержанно ответил Джонни, вытянув ноги и перекрестив носки черных туфель из козлиной кожи. — А в Хоувике в июле хорошо — нет такой вони, как в этом городе. Так что я еду с тобой.
— Не думаю, что ей хотелось бы видеть тебя.
Джонни даже не думал скрывать, что он понял, куда клонит двоюродный брат.
— Не волнуйся, — ответил он, — я не строю в отношении ее никаких коварных замыслов.
— Я думаю, она может с тобой не согласиться, — резко произнес Монро, со злостью швырнув в дорожную сумку пару перчаток.
— А я так не думаю, — парировал Джонни. Но, ошарашенный столь неожиданным и сильным отпором, быстро спросил: — Она тебе об этом уже говорила?
— Наша переписка касалась исключительно вопросов, связанных со строительством.
— В таком случае это не более чем твои предположения.
— Она слишком чиста и неиспорченна, чтобы ты волочился за ней, Джонни. Она только начала жить по-настоящему — впервые за все свои годы. — Говоря это, Монро продолжал отчаянно швырять в сумку свои веши. — Не надо рушить тот спокойный мир, в котором она теперь обитает.
— Ты влюбился в нее? — Нежелание, с которым Монро встретил решение Джонни поехать вместе с ним, открыло последнему глаза и ударило словно обухом по голове. — Ты в нее влюбился! — Джонни казалось, что он видит кузена насквозь.
— Даже если бы это было так, мне от этого никакой пользы, — ответил Монро, поворачиваясь к Джонни и тяжело садясь на постель. — Она меня все равно не любит.
— Она сама тебе об этом сказала?
— Нет.
— Тогда ты не можешь этого знать.
Тонкие пальцы Монро беспокойно пробежали по золотой филиграни, украшавшей углы его дорожного саквояжа.
— Господи, Джонни! — проговорил он, нервно запуская пальцы в свои песочного цвета волосы. — Я ведь родился и могу понять, когда женщина любит, а когда нет.
Джонни заметил, что уже несколько секунд не дышит, и медленно выдохнул:
— Понятно…
Монро поднял голову и встретился глазами со взглядом кузена.
— Ты не дашь ей ничего, кроме боли. Ты не способен на постоянство. Если тебе скучно, найди кого-нибудь другого и развлекайся.
— Ты рассердишься, если я все же поеду с тобой в Ти-виотдейл?
— Скорее, огорчусь. Элизабет Грэм слишком неопытна, чтобы противостоять твоему дьявольскому обаянию, и мне будет горько смотреть, как в конце концов ты затащишь ее в свою постель.
— Предположим, я буду вести себя как джентльмен и не стану покушаться на ее добродетель — такой вариант тебя устроит?
— На это ты не способен.
— Это почему же?
— Ты никогда этого не умел.
Джонни пожал плечами.
— А вдруг?
— «Вдруг» для нее — не защита.
— А ты не думал, что ей, может, и не нужна никакая зашита?
— От тебя — нужна.
— Какое неожиданное рыцарство со стороны моего братца-бабника!
— Элизабет не такая, как остальные, — медленно заговорил Монро, словно подбирая каждое слово и желая как можно точнее объяснить владеющие им чувства. — Она — как маленькая хрупкая птичка, раненная злобой и жадностью своего отца. Она нуждается в защите больше, чем такие женщины, как Джанет Линдсей. — Лицо Монро скривилось, и он отвернулся к окну, выходившему в обнесенный стеной сад. Затем он вновь повернулся к двоюродному брату и, тяжело вздохнув, сказал: — Я не должен потакать твоему и без того раздувшемуся самомнению, но приходится признать, что она уже почти влюблена в тебя.
Джонни поймал себя на том, что польщен этим вынужденным признанием Монро. Это было ново, поскольку обычно, когда в него влюблялась какая-нибудь женщина, единственным чувством, которое начинал испытывать Джонни, было чувство неловкости. Но чтобы он испытывал удовлетворение? Никогда!
— Что заставляет тебя так думать?
