Мишель Моран - Дочь Клеопатры
— Нет у меня никаких денег!
— Конечно есть! — огрызнулся он. — Я сам их туда относил. В отличие от многих из нас, захваченных в плен, твоему величеству не придется марать руки для того, чтобы выжить в Риме. Даже Октавия желает тебе добра. Пойми наконец, улыбки Фортуны не длятся вечно. Поэтому если вдруг я услышу, что твое имя связывают с побегом или каким-нибудь мятежом… В следующий раз выпутывайся сама.
Он отпустил мою руку. Я отшатнулась и с горечью произнесла:
— Надо же, сколько преданности Октавиану!
Несмотря на презрение, прозвучавшее в этих словах, Юба лишь улыбнулся.
— Правильно. Все мы — под властью Цезаря.
— Но не я!
— Ты тоже, царевна.
Мимо прошли мужчины, одетые фараонами, но ни один из них даже не посмотрел в мою сторону. Опасливо покосившись на моего спутника, все торопились отойти подальше. Юба взял мою руку, и мы опять зашагали по направлению к Палатину.
— Куда ты меня ведешь?
— Возвращаю на место, — отрезал он.
В вестибуле навстречу нам раздался чей-то быстрый топот, и у меня внутри похолодело.
— Селена! — Октавия приложила руку к груди. За ее спиной появились Марцелл с Александром. — Мы повсюду тебя искали! Думали даже, что… — Тут она с подозрением посмотрела на Юбу. — Ты ведь не собиралась бежать?
— Нет, она хотела принести жертву Юпитеру, — отвечал мой спутник. — Мы повстречались у храма.
Октавия ласково заглянула в мои глаза — и не проронила ни слова упрека, хотя прекрасно поняла, как было на самом деле.
Когда все ушли, Александр уставился на меня.
— Ты ведь правда не…
Я отвернулась и нетвердым шагом пошла в нашу комнату.
— Мне передали послание из Египта.
Брат быстро захлопнул дверь.
— Как это?
— В храме Юпитера к нам подходил верховный жрец Исиды и Сераписа, он дал мне записку.
При свете лампы лицо Александра казалось бледным, словно у призрака.
— И ты собиралась отправиться через весь Рим, чтобы с ним поболтать? И даже не рассказала!
— Ты бы меня отговаривал.
— Еще бы! Боже, Селена. Как можно быть такой глупой? Птолемеи больше не правят в Египте. Все кончено.
— Ничего не кончено, — возразила я, стягивая парик; от усталости не хотелось даже возиться с туникой и смывать краску. — Покуда мы живы…
За дверью послышался шорох, а потом негромкий стук. Александр беспокойно взглянул на меня и сказал:
— Войдите.
Мы тут же бросились по кушеткам и спрятались под одеялами.
На пороге возникла Октавия — должно быть, решила все-таки пожурить меня за проступок. Она поставила свою лампу на столик со стороны Александра и опустилась на край его кушетки, так чтобы видеть нас обоих. Я затаила дыхание.
— Завтра начнется учеба, — мягко проговорила сестра Цезаря. — Галлия отведет вас на Форум, к святилищу Венеры Родительницы, и познакомит с учителем Веррием. Ближайшие несколько лет он будет вашим наставником. — Не дождавшись ответа, она продолжила: — Там будут и Марцелл, и Тиберий, и Юлия.
Мы по-прежнему не знали, что на это сказать, и тогда Октавия застенчиво проговорила:
— А пир вам понравился?
Александр из вежливости кивнул.
— У Цезаря очень красивая вилла.
Я точно знала: он лжет. Любой из домиков для гостей нашей мамы смотрелся куда величественнее, и всех здешних фонарей не хватило бы, чтобы осветить самый маленький из дворцовых садов Александрии.
Однако хозяйка была польщена.
— Мой брат превращает город, выстроенный из глины, в сказку из белого мрамора. У них с Агриппой большие замыслы.
Она ласково положила руку на лоб Александра, и тот чуть заметно поморщился.
— Спокойной ночи.
Сестра Цезаря встала и на прощание посмотрела на меня так, как умела только Хармион.
— Valete[16].
За порогом Октавию ждал худой лысеющий человек. Он обнял ее за талию и повел в спальню. Как только дверь захлопнулась, я села и вопросительно посмотрела на Александра.
— Архитектор Витрувий, — пояснил он.
— Автор «De Architectura»?[17] — Это был единственный римский зодчий, которого изучали в Муcейоне. — Думаешь, они…
— Любовники? Да, наверное. Он пришел посмотреть на твои рисунки, но ты куда-то запропастилась. Скажи спасибо, что Цезарь в неведении. Вместо этого его сестра приходит сюда пожелать нам спокойной ночи. Если б ты только знала, как нам повезло…
— В чем? Потерять царство? Лишиться братьев, мамы, отца, даже Ирады и Хармион — в чем тут везение?
— В том, что мы живы!
Александр сел на кушетке. Я услышала, как в соседней комнате открылось окно: должно быть, Марцеллу хотелось глотнуть свежего воздуха. У меня запылали щеки. А брат продолжал:
— Нас могли заточить в тюрьму или сделать рабами, как Галлию. Радуйся, что тебя нашел Юба, а не кто-то другой.
С этими словами он погасил светильник, но и во тьме передо мной горели глаза нумидийца, полные гнева и возмущения.
Галлия разбудила нас на рассвете. Водрузила на стол кувшин с водой, а другие рабыни поставили рядом чаши, наполненные сыром и оливками, и свежевыпеченный хлеб. Впрочем, даже самые дразнящие запахи не соблазнили нас вылезти из постелей.
— Солнце встало! — громко подбодрила Галлия. — Госпожа, тебя ждут в атрии, да и утренний салютарий начался. Живо сбрасывайте свои туники и надевайте тоги!
Приоткрыв один глаз, я увидела, как брат натянул подушку на голову, и простонала:
— Салютарий — это что?
Галлия резко хлопнула в ладоши, так что Александр даже вздрогнул.
— Это время, когда клиенты приходят на виллу просить положенные им деньги, а чаще всего — выклянчивать помощь. Любой горожанин, у кого завалялась хоть пара денариев, устраивает по утрам салютарий. А как иначе пекарю или портному получить заслуженную плату?
Присев на кушетке, брат подозрительно покосился на еду.
— Оливки с сыром?
— И хлеб. Давай собираться, — сонно сказала я. — Марцелл уже поет в коридоре.
Очевидно, что-нибудь непристойное, к примеру о жрицах Бахуса.
— Да что с вами? — воскликнула Галлия. — Вставайте, вставайте!
Мы вскочили с кушеток и переглянулись.
— Наш первый учебный день, — насмешливо протянула я. — Интересно, кто больше обрадуется — Юлия или Тиберий?
— Ты ведь знаешь, почему она тебя недолюбливает.
— Кто сказал, что Юлия меня недолюбливает? — переспросила я, шагая вслед за ним в купальню.
— Она уже дважды была помолвлена, — проговорил Александр, ополаскивая лицо лавандовой водичкой из чаши. — Сначала Антилл, потом Котизон, дакийский царь… А после Октавиан передумал выдавать ее за иноземца, ведь теперь ему нужен наследник. В общем, Цезарь надеется поженить их с Марцеллом, а ты в последнее время крутишься рядом. Вот Юлия и ревнует.
