Барбара Картленд - Невинная обманщица
Хотя маркиз был знаком с этой девушкой совсем недолго, он успел заметить, насколько она невинна.
Манелла была типичной — как модно было говорить — «провинциальной простушкой». Она ничего не смыслила в порочных тонкостях столичной жизни, столь знакомой ему по Парижу и теперь наверняка ожидающей в Лондоне.
— Больше вам ничто не угрожает, — заверил ее маркиз.
— Я так боялась… за вас, — выдохнула Манелла. — А знаете, это ведь Флэш предупредил меня об опасности.
— Вот и хорошо, — спокойно сказал маркиз.
Представив, как Манелла будет вспоминать это происшествие каждый вечер, как, возможно, ей будет страшно спать в своей комнате, он постарался внушить девушке, что ей не о чем волноваться.
Маркиз снова начал осыпать ее поцелуями, и это блаженство продолжалось так долго, что стало почти невыносимым.
Манелла, издав какой-то неясный звук, спрятала лицо на груди маркиза. Он нежно усадил девушку на кровать, опустился рядом и привлек ее к себе.
— Теперь послушайте меня внимательно, моя дорогая, — строго сказал маркиз. — Я не могу допустить, чтобы вы впредь подвергались подобной опасности. Хоть я и проучил негодяя Граве и здесь он больше не покажется, мир еще полон зла, и вам, при вашей внешности, невозможно странствовать по свету одной.
— Но я и не хочу больше странствовать, — заметила Манелла. — Я хочу остаться здесь, с вами. Маркиз улыбнулся ее простодушию.
— Я и сам хочу того же, — заверил он. — Но мне будет нелегко заботиться о вас, если вы сами мне не поможете.
— Как же я могу вам помочь? — удивилась Манелла.
Маркиз тяжело вздохнул. От волнения ему было трудно говорить.
— Осознав, как вы мне дороги, я решил отослать вас прочь.
На лице Манеллы появилась забавная гримаса, какая возникает на личике ребенка, когда тот видит нечто странное и непонятное.
— Но почему?
Помолчав, маркиз ответил:
— Я так решил, видя, как вы молоды и невинны.
— Не понимаю, совсем не понимаю, — покачала головой Манелла.
Маркиз медлил с ответом, подбирая слова. Наконец он начал говорить:
— Я люблю вас. Я люблю вас так, как никогда не любил ни одну женщину. По правде говоря, я никого и не любил в прошлом.
Заметив, как просияла от этих слов Манелла, он сурово продолжал:
— Но, милая, вы должны меня понять. Я не могу жениться на вас, так как у меня есть обязанности перед моей семьей, перед нашим именем, которое пользовалось доброй славой несколько веков.
Манелла вся обратилась в слух.
Маркиз продолжал Теперь каждое слово давалось ему с трудом, словно застревало в горле, — Когда я женюсь, — а это будет еще не скоро, через много-много лет, — мне придется выбрать такую невесту, которую примет моя семья.
У Манеллы появилось такое чувство, будто кто-то ледяной рукой сжал ее сердце и выдавливает из него кровь по каплям, лишая ее всякой надежды.
— Поэтому я и решился удалить вас от себя. Разумеется, я буду опекать вас издали. Манелла молчала. Маркиз продолжал:
— Я устрою вас в уютном домике в одном из респектабельных кварталов Лондона. И мы сможем проводить время вместе, когда только я буду свободен. У меня есть дома по всей Англии. Найдется много мест, где никто не будет интересоваться вами, задавать ненужные вопросы.
Теснее прижимая ее к себе, маркиз пообещал:
— Мы будем счастливы, моя дорогая. И уж, конечно, вам никогда не придется зарабатывать себе на жизнь. Я обеспечу вас так, чтобы вы ни в чем не знали нужды до конца ваших дней.
Манелла хотела было что-то сказать, но не смогла, так как маркиз снова принялся ее целовать. Казалось, он был в восторге от своей идеи и предвкушал их будущее блаженство.
Его поцелуи были так сладостны, так упоительны, что Манелла не могла сосредоточиться на какой-либо мысли. Однако где-то в глубине сознания она понимала, что как раз теперь должна остановиться и подумать. В голове у нее возникали десятки вопросов, какие-то обрывки мыслей, но ласки маркиза привели ее в такой экстаз, что она не могла вымолвить ни слова.
Наконец маркиз разжал объятия и хрипло сказал:
— Как бы мне хотелось продержать вас у себя всю ночь, рассказывая вам о своей любви. Но, милая, я знаю, как вы утомлены после сегодняшних происшествий. Так что теперь вам лучше пойти к себе и заснуть.
Манелла послушно встала и шагнула к двери.
— Не сюда, — остановил ее маркиз. Он указал на другую дверь, на которую Манелла не обратила внимания.
Маркиз взял канделябр с зажженными свечами, чтобы посветить девушке. За дверью оказалась небольшая комната, очень просторная и изысканно обставленная.
В центре, на возвышении, стояла огромная кровать с пологом из тяжелого темно-зеленого шелка.
— Эта комната принадлежала моей матери, — пояснил маркиз. — Вы останетесь здесь до утра и будете в полной безопасности. А на рассвете вернетесь к себе в комнату, и никто не узнает о приключениях этой ночи.
Манелла не возражала, восприняв эти слова как приказ.
Поставив канделябр, маркиз бережно поцеловал ее в губы, и в этом поцелуе выразилась вся нежность, которую он испытывал к девушке.
— Вы моя, — тихо сказал он. — И я никогда вас не оставлю.
Манелла не успела сказать в ответ ни слова, как маркиз решительно вышел.
Несколько секунд девушка в растерянности смотрела на дверь, за которой он только что скрылся, словно была не в силах поверить, что ее покинули. Ей ничего не оставалось, как лечь спать.
Манелла легла и свернулась калачиком, стараясь немного успокоиться после всего пережитого. От белья исходил неуловимый запах особой свежести, знакомый ей с детства. Она вспомнила, что так пахнет белый донник, цветами которого перекладывали Постельное белье и у них в доме, пока была жива ее мать. Как много милых добрых правил содержания дома было утрачено с ее смертью!
Ее воспоминания были прерваны самым прозаическим образом. Флэш, тактично молчавший во время разговора Манеллы с маркизом, счел уместным напомнить о себе. Одним прыжком оказавшись на возвышении, где стояла кровать, он, виляя хвостом, положил передние лапы к Манелле на подушку и нежно лизнул хозяйку в нос.
Потрепав его по макушке, Манелла тихонько оттолкнула его, в тысячный раз напоминая, что собакам не полагается ставить лапы на постель. Флэш, в тысячный раз согласившись с этим, безропотно спрыгнул и улегся на полу у изножья кровати.
Манелла закрыла глаза. Но сон не шел.
Она испытывала неизъяснимый восторг, совершенно особое состояние, равно мешавшее не только заснуть, но и трезво подумать, как может думать человек в состоянии бодрствования. В голове Манеллы клубились нестройные мысли, сердце было полно радостного возбуждения. Но постепенно радость стала затухать, а возбуждение приобрело весьма неприятную окраску.