Анна Рэндол - Грехи негодяя
– Да, вероятнее всего, – кивнул Клейтон.
Офицер мог и не заметить некоторой неуверенности Клейтона, но от Оливии ничего не скрылось. Но ведь Клейтон спас царя, разве нет?
Она взяла муфту из рук лакея, и все поспешили к саням. Грум разложил вокруг них подогретые кирпичи, закутал в меха, и застоявшиеся лошади резво побежали. Полозья громко скрипели по снегу.
Оливия не могла придумать ни одной причины, по которой царь был бы не рад видеть человека, спасшего его от смерти, но присутствие в их санях офицера удерживало ее от вопросов.
Но сколько же можно молчать? Надо только правильно формулировать вопросы, и тогда…
Оливия повернулась к Клейтону:
– Дорогой, ты должен наконец рассказать всю историю о спасении императора. Боюсь, ты всегда слишком скромен.
Клейтон бросил на нее неодобрительный взгляд, но, как Оливия и надеялась, ее поддержал офицер, тотчас проговоривший:
– Да-да, пожалуйста, расскажите.
– Я ведь уже все рассказывал… Мой полк сопровождал карету царя. Когда мы ехали по Дворцовой площади, какой-то революционер бросил в окно кареты бомбу. Я просто оказался к ней ближе всех.
– Ваш жених определенно слишком скромен, – заметил офицер. – Он не упомянул о том, что схватил бомбу голыми руками, не зная, когда она взорвется, и выбросил в реку.
У Оливии перехватило дыхание. Офицер же улыбнулся и добавил:
– Так что вы понимаете, почему ваш жених в большой милости у царя.
Клейтон незаметно положил руку на коленку Оливии. Если она вновь станет задавать вопросы, у него будет способ подать ей знак.
А потом на протяжении всей поездки Клейтон без умолку болтал о погоде, о моде, о своей недавней поездке в Англию, где они, собственно, и встретились, – в общем, болтал о всяких пустяках. Но его рука все время оставалась на колене Оливии, четыре пальца – с внутренней стороны ноги, а большой палец – с внешней. И рука его ни разу не напряглась и ни разу не расслабилась.
«Может быть, он забыл, где находится его рука?» – то и дело спрашивала себя Оливия.
Наконец сани остановились перед огромным дворцом. Причем в отличие от лондонских дворцов этот не отделялся от города садами и воротами – возвышался в самом центре города.
Белые классические колонны, увенчанные позолоченными капителями, возвышались перед богато украшенным фасадом. А вдоль крыши, по краям ее, стояли бронзовые статуи – правда, рассмотреть их как следует было невозможно из-за толстого слоя снега.
Солдаты провели их через огромные сводчатые двери в зал, пол которого был выложен квадратами белого и черного мрамора. Потолок же украшали изображения херувимов и греческих богов и героев. Через высокие окна в зал вливались потоки яркого света. Две лестницы тянулись вверх в разных направлениях и встречались на площадке второго этажа.
Офицер поклонился Оливии и подвел их с Клейтоном к дворцовой страже. Эти воины были в белых колетах с красными суконными кирасами поверх них и в касках из толстой кожи, украшенных пышным волосяным плюмажем.
– Вашу накидку, мисс, – сказал один из солдат.
Оливия инстинктивно вцепилась в меховую накидку.
– Я немного замерзла… – пробормотала она.
Клейтон наклонился к ней и тихо сказал:
– Здесь хозяин считает большим оскорблением, если гость не снимает верхнюю одежду. Это подразумевает, что в его доме недостаточно тепло.
Хм… Прекрасно! Она пробыла во дворце меньше минуты, но уже умудрилась оскорбить одного из самых могущественных европейских монархов. Оливия отдала накидку.
Они прошли через анфиладу комнат. На стенах в большом количестве висели картины Рембрандта и Караваджо – словно это были не более чем детские рисунки.
Решив не таращиться по сторонам, Оливия смотрела только себе под ноги, но полы во дворце тоже оказались произведением искусства – сложены узорами из разных видов дерева. В одних комнатах узоры были геометрическими, в других – цветочными; причем дерево подбиралось самых разных оттенков.
Наконец они вошли в просторный салон. Находившиеся там казаки, одетые в короткие куртки, свободные штаны и стеганые безрукавки, тотчас встали и выстроились плечом к плечу. Один из них язвительно усмехнулся, глядя на платье Оливии. Но она расправила плечи, глянула ему прямо в глаза и смотрела в упор до тех пор, пока он не отвернулся. Да, она чувствовала себя неловко в чужом платье. Но она никому не позволит так нагло таращиться на нее.
Во всех следующих комнатах, которые они проходили, также находились солдаты. И все – разные. Казаки, драгуны, кирасиры… Клейтон шепотом называл их всех, но Оливия не очень-то его слушала.
И вот они остановились в зале – таком огромном, что в нем поместилась бы вся ее фабрика и полгорода в придачу.
Прошло несколько минут, и в зал начали входить люди. Мужчины в тюрбанах и кафтанах. И весьма элегантные мужчины в прекрасно сшитых костюмах. А также – мужчины с медалями и лентами, закрывающими почти всю грудь.
– Дипломатический корпус, – шепнул Клейтон.
Несколько минут царило полное молчание. Десятки глаз были прикованы к гостям.
Отец Оливии никогда не имел желания изменить свое социальное положение. Но у него были большие планы относительно дочери. Не для того, чтобы она была счастлива, а для привлечения большего числа инвесторов. Оливии пришлось получить множество уроков этикета, но ни на одном из них ей не говорили, как себя вести при встрече с русским императором.
Наконец двери в дальнем конце зала открылись. Вошла небольшая группа людей, и все в зале склонились в низких поклонах. Оливия присела в реверансе, искренне надеясь, что сделала это правильно.
– Александр, император всея Руси, царь Польши, великий герцог Финляндии и Литвы! – провозгласил громкий голос.
Оливия украдкой покосилась на своего спутника. Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем стоявший с ней рядом Клейтон выпрямился. А перед ними остановился невысокий лысеющий человек среднего возраста. Он протянул руку Клейтону, и тот почтительно поцеловал воздух над перстнем императора. Губы обоих мужчин скривились в плохо скрываемой неприязни.
– Барон Комаров, я буду говорить по-английски, чтобы ваша невеста все понимала, – проговорил царь.
Оливия поняла две вещи. Во-первых, император знал, что ее спутник – англичанин. Во-вторых, он каким-то образом узнал об их с Клейтоном «помолвке».
– Я не ожидал снова увидеть вас в Петербурге так скоро, – продолжил император, и окружавшие его стражники насторожились.
