Карен Хокинс - Клятве вопреки
Сняв шляпу, Маркейл стряхнула с нее дождевые капли и, положив на сиденье рядом с собой, смотрела окошко экипажа на Уильяма.
Волновала одна мысль, которая не давала ей покоя, как назойливый комар, зудя у нее в голове: как умело он зашнуровал ей платье. Очевидно, за последние годы он завязал много-много шнуровок. Конечно, так. А чего еще она ожидала?
Маркейл знала, что он не станет монахом, после того как она прогнала его — для этого у него была слишком страстная натура, знала, что он будет пользоваться благосклонностью многих женщин, и все же ей было больно увидеть результат этих упущенных лет.
«Эти годы должны были быть моими. Будь моя жизнь другой, а мой финансовый долг менее серьезным, у нас, возможно, было бы… Но мне нельзя об этом думать!»
Нет смысла мечтать о том, что ушло и никогда не вернется. Надев накидку, Маркейл укутала ею ноги, закрыла глаза и откинула голову на высокую подушку.
День был длинным, и она немыслимо устала.
Вскоре экипаж покачнулся, когда Уильям занимал свое место, но, чувствуя грусть и одиночество, Маркейл не открывала глаз, надеясь, что Уильям решит, что она спит.
Закрыв дверцу, Уильям постучал ладонью по крыше коляски. Отправившись в путь, экипаж покинул двор гостиницы и выехал на дорогу, ведущую из города.
Глава 11
Письмо графа Колчестера своей любовнице, мисс Маркейл Бичем, по случаю их первой годовщины.
«Уверен, к этому времени ты успела увидеть подарок. Я знаю, что ты скажешь — что он слишком роскошный, слишком большой или что-нибудь подобное. Но мое дело подарить — и дарить то, что мне хочется.
Так что, пожалуйста, прими этот скромный подарок — в конце концов, это всего лишь коляска. Меня считают законодателем моды, значит, и ты тоже должна быть модной. Неприятная обязанность, но от нее никуда не денешься».
Маркейл проснулась от слепяще-яркого света и мгновенно снова закрыла глаза.
— Боже правый, — пробормотала она, упершись рукой в кровать, чтобы сесть прямо, и от неожиданного довольно резкого толчка едва не упала.
Она схватилась за ближайший твердый предмет — свою подушку, — словно ей грозила смертельная опасность, и в этот момент обнаружила, что эта подушка не такая неподвижная и не такая надежная, и еще она осознала, что ее кровать вовсе не собирается переворачиваться.
Она открыла глаза и поняла, что лежит на сиденье своего экипажа, обхватив руками мужское бедро.
И не просто какое-то мужское бедро, а очень твердое, очень мускулистое бедро. Уильям… Господи, как она здесь очутилась?
С громко забившимся сердцем она украдкой взглянула вверх на него и увидела, что Уильям крепко спит, надвинув на глаза шляпу и сложив руки на широкой груди.
Осторожно разжав руки, Маркейл попыталась подняться, но Уильям беспокойно пошевелился, и его рука легла ей на плечи.
Маркейл немедленно вернула щеку на его бедро и, затаив дыхание, замерла, ощущая тепло лежавшей на ней мужской руки. Пожалуй, учитывая раскачивание экипажа, ей следует просто оставаться там, где она была, ничего не меняя.
Ночью она каким-то образом свернулась калачиком на сиденье экипажа, поджав под себя ноги и положив голову Уильяму на колени. Ее накидка, должно быть, сползла, еще когда Маркейл сидела. Скомканная, она лежала у нее на бедре.
Но Маркейл не было холодно, потому что ее надежно укрывала рука Уильяма.
Это было странно и — если бы она на миг позволила себе быть абсолютно честной — божественно.
Прислушиваясь к его медленному ровному дыханию, Маркейл вспоминала события прошедшего дня. Если кто-то и имел право спать как убитый, так это Уильям.
Она не сомневалась, что, несмотря на мужество, с которым он держался, Уильям глубоко переживает потерю корабля. Прижавшись к нему чуть плотнее, Маркейл вздохнула.
Будь проклят этот его мужественный вид, за которым ему так удобно прятаться, скрывая свои истинные чувства.
Это еще одна черта, отличавшая Уильяма от того человека, в которого она влюбилась много лет назад.
Тогда он был восторженным, откровенным, общительным. Ей нравилась его неподдельная увлеченность различными вещами, его жадный интерес к жизни и всему, что она приносит. Теперь он казался старше своих лет и жестче, чем должен бы.
«Это из-за меня? — Маркейл надеялась, что нет. — Я совсем не собиралась причинять ему боль — но тогда нужно было или поступить так, как я хотела, или ждать, пока что-то ужасное случится с нами обоими».
Она повернула голову и снова взглянула на Уильяма: подбородком он уткнулся в повязанный вокруг шеи пушистый шарф, а глаза прятались в тени, которую бросала шляпа.
Маркейл понимала, что должна отодвинуться, но какая-то ее часть хотела насладиться этим моментом. Было что-то очень интимное в том, чтобы просыпаться рядом с другим человеком. Восхитительно приятный звук его дыхания, тепло руки Уильяма, мягкость его шерстяных брюк, твердое бедро под ними, запах сандалового дерева одеколона — все это удержало ее на месте, не позволив ничего изменить.
Маркейл закрыла глаза. Колчестер имел собственные апартаменты на другом этаже и, хотя для видимости приходил к ней в гостиную навещать ее, редко оставался дольше, чем на час, самое большее на два.
Они сидели у камина и разговаривали о том, чем занимались днем; иногда он помогал ей разучивать роли. Он был талантливым драматическим актером, и Маркейл всегда жалела, что у него не было возможности проявить свои дарования.
Она ценила время, проведенное с Колчестером, ставшим ей братом, которого у нее не было, но когда его двусмысленные отношения с Джорджем Энистоном расцвели в полную силу, она, конечно, видела его еще реже и часто несколько дней подряд оставалась дома одна.
Ей, выросшей с четырьмя сестрами, было трудно оставаться без общения, и временами она чувствовала себя невероятно одинокой.
Экипаж свернул за угол, и Маркейл ощутила, что дорога стала более гладкой — значит, они подъезжают к городу?
Она взглянула в окно: грозовые облака исчезли, и все вокруг было заполнено сияющим голубым небом раннего весеннего утра. Маркейл слегка подняла голову, чтобы узнать, не скажет ли ей окружающий пейзаж что-нибудь о погоде.
От ее движения Уильям зашевелился, и его рука соскользнула с ее плеча прямо ей на грудь.
Маркейл застыла, мгновенно осознав, что большая мужская рука интимно согревает ее грудь, и, чувствуя, как по ней пробежали мурашки, осторожно взяла Уильяма за запястье и подняла его руку, стремясь убрать ее, но Уильям, что-то пробормотав во сне, снова положил руку на то же место, где та находилась перед этим.
