Анастасия Туманова - Цыганочка, ваш выход!
Догнал, конечно. Сграбастав в охапку, прижал к себе. И, уткнувшись лицом в рассыпавшиеся, пахнущие степной травой и дымом волосы, хрипло сказал:
– Меришка, будет тебе уже… Я ведь знаю, отчего ты так. Что, думаешь, совсем башка пустая, не смыслю ничего? Ну, что бы я тебе тогда говорить стал?! Что испугался раклюшку за себя взять?! Что бы ты тогда про меня подумала?!
– Почему ты совсем ничего мне не сказал? – горько, растерянно спросила Мери, отворачиваясь и не вытирая бегущих по щекам слёз. – Почему, Сенька, почему?! Я же тебя тогда любила, и ты это знал.
– Тогда, стало быть, любила? – Семён тщетно пытался поймать её взгляд. – А сейчас что ж?..
– Отвяжись! – Сердито сопя, она изо всех сил упёрлась руками в его грудь, но какое там…
– Меришка, да послушай…
– Мама дзаглэ!!! – Маленький, неожиданно крепкий кулак вдруг с размаху ударил Семёна по лицу. Боль ослепила, тёплая кровь хлынула из носа на рубаху. Мери, потеряв равновесие, неловко схватилась за плечо Семёна, мгновение они смотрели друг на друга… А потом глаза девушки сделались круглыми от ужаса, и она стремительно повернулась в сторону шатров. Над ними уже слегка светлело, занималось розовым светом на востоке небо, но табор по-прежнему спал, и ни одной цыганки ещё не было видно.
– Го-о-осподи… – простонала Мери, оседая в руках Семёна и без всякого изящества плюхаясь в мокрую траву. – Господи… Да что же это такое… Да уйди же ты наконец, ирод, с глаз моих… до чего довёл… Слава богу, что никто не видел, а если бы?!
Семён невольно передёрнул плечами, шмыгнул носом, унимая кровь. Не глядя на Мери, проворчал:
– И она ещё голосила, люди добрые, что я её кнутом бить буду!.. Ну, довольна, ведьмища, полегчало тебе?
– Не твоё дело, – сухо сказала Мери, отворачиваясь. Но он молча обнял её, и отстраниться она уже не смогла. Дыхание комом встало в горле от знакомого запаха полыни и лошадиного пота, самого лучшего запаха на свете, который больше года мерещился ей по ночам. Сильные руки стиснули её плечи, и она разрыдалась тихо и отчаянно, приникнув щекой к твёрдой, широкой груди, слушая сквозь собственные всхлипы удары его сердца под рваной рубахой.
– Слушай, ну их к чёрту, цыган с этой свадьбой ихней… – прошептал Семён ей на ухо. – Всё равно мы с тобой навсегда… Пойдём прямо сейчас… А утром принесём рубашку твою, все увидят, и… Чего «нет»?! Да почему?! Меришка! Ну, хочешь свадьбу – чёрт с тобой, сделаем! Хоть завтра! Дед согласится!
Мери, всхлипывая, через силу освободилась из его рук. Глухо сказала:
– Прости. Я не могу.
– ЧЕГО?!! – заорал Семён на весь табор, потеряв последнее самообладание. – Да ты издеваешься, что ли, чёртова кукла?!
– Не кричи. – С минуту Мери молчала, глядя через плечо Семёна в степь. – Пойми, пока Симка… пока у неё такое горе… ну что же я буду за подруга, если выйду за тебя замуж и буду на свадьбе счастливая сидеть… А она в железах на нашем празднике спляшет, да?!
Семён опустил голову. И умолк надолго, шевеля носком сапога мокрую траву. Молчала и Мери. А над степью, светлое, ясное, уже поднималось солнце, и ночные тени бежали прочь, к речному обрыву. Роса искрилась, дымился, исчезая, туман под ещё низкими лучами. Таяла, становилась блёкнущим пятном луна в очистившемся от облаков небе, на котором обозначились верхи цыганских шатров.
– Что ж, как знаешь, – сказал наконец Семён, коротко взглянул на Мери и зашагал прочь. Девушка, закрыв лицо руками, медленно опустилась на траву. С минуту сидела неподвижно, маленькая и сгорбленная. Затем поднялась, решительно вытерла лицо рукавом и пошла следом за Семёном.
Стожок сухой травы зашуршал у неё за спиной, но Мери уже не услышала этого. И не увидела, как из кучи прошлогоднего сена осторожно поднялись две головы: одна – повязанная синим платком, другая – со взъерошенной сивой бородой.
– Ну, что там, Илья?
– Ушли, вставай… И наш балбес, и девочка уже убежала. – Дед Илья выпрямился во весь рост, подозрительно осматриваясь по сторонам и стряхивая сено с рубахи. Рядом, покряхтывая, встала на колени бабка Настя.
– Ну вот… Говорила я тебе?
– Что говорила-то? Дуры вы все до одной, что молодые, что старые! Только я обрадовался, что замирились… Глядь, а они опять распихались-разбежались! Не доживу я эдак до свадьбы ихней! Чего ей опять не слава богу, Меришке твоей? Мало того что она ему по носу вмазала, аж звон пошёл?!
– И правильно! И мало ещё! – мстительно заявила бабка Настя, высыпая соломенную труху из обширных карманов фартука. – Эх, кабы я тебе этак же… хоть раз в жизни! За все слёзы мои, за все ночи бессонные! О-о-о, уж как бы душеньку отвела, дэвлалэ!
– Тьфу… Змеищи вы все и есть…
– А вы – болваны чугунные, в башках ветер свистит! – не унималась бабка. – Меришка-то умница, сначала осмотрелась – не видит ли кто, а опосля уж и кулаком… Да к тому ж он ей не муж ещё! Девочка право имеет!
– Какое право, какое такое право она имеет?! – рассвирепел дед. – Правов себе нахватали, у гаджух научились, свиристелки! Да пусть твоя Меришка бога благодарит, что Сенька ей не ответил! Не то б по кусочкам девку в травке-то собирали!
– Да мальчик-то не такой дурак, как ты! Знает, поди, на что отвечать, а на что погодить! – Настя гневно фыркнула, перевела дух и убеждённо сказала: – Не беспокойся, возьмёт он её. Ей всё равно никто, кроме этого чёрта, не нужен… Дура дурой вроде меня.
– Да чего ты всё жалишься?! – Дед Илья, чертыхаясь, вытряхивал из-под рубахи колкие соломинки. – Вам, бабью, что ни сделай – всё мало! Хватит языком чесать, вон уж солнце над палатками, а ты всё зудишь, как комар, душу вынаешь! Пошла бы лучше делом занялась!
– И пойду! А ты ка-атись себе под телегу кверху бородой лежать, уж куда какое дело важное! За всю жизнь другому-то не выучился!
Тихо препираясь, старики пошли к табору.
К утру в голове у Мери родился добрый десяток планов, как выпустить подружку на волю. Распилить потихоньку напильником састэра, пока цыганки в станице… Позвать на помощь гаджэн… Любой ценой дать знать этому Беркуло – где его черти носят, бандита, почему не полетел в погоню, почему бросил Симку одну?… Все они одинаковые, черти!.. Не сомкнув глаз ни на минуту, заплаканная и несчастная, Мери вылезла из шатра и отправилась за водой.
У реки она провозилась долго: умывала зарёванное лицо, стирала прямо на себе юбку с измазанным грязью подолом, сушила намокшие косы. В табор вернулась, когда солнце уже поднялось над степью. И… сразу же увидела сидящих у костра Семёна и Симку. Сестра ставила самовар, а брат топором нарезал ей лучину. Они мирно, вполголоса разговаривали, и на осунувшемся лице Симки блуждала даже слабая улыбка. Мери страшно обрадовалась, убеждённая, что весь этот кошмар кончился: Сенька отпер наконец проклятые железки. Но Симка поднялась вместе с самоваром – и састэра громко звякнули на её ногах. Ничего не понимая, Мери бухнула на траву полное ведро и шагнула в шатер. Там, усевшись на перине, постаралась собраться с мыслями.
