Перемена - Лейла Элораби Салем
— Ну-ну, не плачьте, моя дорогая. Я и сам погорячился в высказываниях, но даже я крепко дорожу вами.
— Вы остаётесь со мной из жалости только. Ах, как это унизительно для меня.
— Вы неправы совершенно. Я люблю вас и желаю видеть вас счастливой, — он сел напротив неё, поднёс к губам её холодные руки, — вы так бледны в последнее время, я опасаюсь за ваше здоровье. Давайте вместе выходить на прогулку — как раньше, а я всегда останусь подле вас.
Мария Николаевна приняла предложение супруга, её искренне тронула его просьба и слова мягких фраз, что слышала из его уст впервые. После данного разговора свет стал чаще и чаще видеть их вместе, и Калугина, выдавливая из себя радостную улыбку, блистала в обществе своей красотой, однако, чувствуя себя там не в своей тарелке. Не прошло и года, как она разрешилась от бремени шестым ребёнком — мальчиком, о котором долгие годы мечтал Андрей Васильевич. Роды на сей раз прошли легко и быстро, младенец родился здоровым и крепким, а жизни матери более ничего не угрожало. Только несколько позже, отлёживаясь в постели, Мария Николаевна поделилась с супругом теми страхами, тревогами, что с давних пор беспокоили её.
— Прошу вас, Андрей Васильевич, позвольте мне не иметь более детей, ибо если с новорожденным что случится, я не вынесу потри. У меня не осталось сил хоронить наших детей.
— Ваше желание свято для меня, моя дорогая. Я не стану заставлять либо бранить вас, потому как вижу вашу добрую душу, что крайне ценно для меня.
Калугин сдержал обещание и в их семье вновь воцарился мир. Сыновей своих он обожал, в дочери души не чаял, с искренним восхищением отмечая каждый раз, как быстро они растут.
Елизавета — или как было принято называть её в семье Лиззи — подрастала своенравной девочкой, с бойким, не в пример матери, характером, от которой она унаследовала красоту и грацию, зато от отца взяла весь его пылкий нрав, хитрый склад ума и необузданность, смиряемую лишь под строгим оком учителей, обучающих её языкам, словесности, танцам, музыке, живописи и математики. Лиззи схватывала всё налету, оказавшись способной к любому предмету, но не смотря на столь незаурядный ум, также легко теряла интерес ко всему, что поначалу казалось ей важным и интересным. Несколько ленивая, капризная, она сводила преподавателей и нянюшек с ума, отказывалась выполнять домашние задания, заменяя учёбу резвой прогулке по большому саду, где она часто пряталась за кустарниками сирени и потом наблюдала из своего укрытия, как добрая нянюшка ходит-ищет её, а сама строптивица тем временем тихо смеялась над старушкой.
Помимо этого Лиззи отличалась от братьев необузданным характером, который в особенности показал себя, когда их родная тётя привезла из Австрии сладости, а поздно вечером, отправившись почивать, Лиззи незаметно — минуя сонную нянюшку, прокралась в спальню младшего брата и съела все его сладости. Наутро взрослые узнали о пропаже, мальчик громко плакал и никто и ничто не могло его успокоить. Зато Лиззи, бесстрашно поглядывая на всех из подлобья, спокойно призналась в содеянном. Мария Николаевна, обнимая-прижимая сына, только и проговорила:
— Как ты могла так поступить, доченька? И разве не стыдно тебе?
— Нет, не стыдно, — чуть озлобленно ответила девочка.
— Ты украла у брата подарок! Зачем так сделала? — строго спросил Андрей Васильевич — единственный, кого Лиззи боялась и слушалась, но даже его поразил ответ дочери:
— Потому как мне захотелось больше сладостей.
Отец не стал журить или наказывать дочь, ему по нраву пришлось её бесстрашие перед лицом судей, ибо в том видел он самого себя, в душе не без гордости отмечая схожесть их характеров во всём. Ещё немало хлопот пришлось пережить Калугиным с Лиззи — до её двенадцатилетия.
Подрастая и расцветая, Елизавета остепенилась; не похожая на прежнюю озорную себя, девочка превратилась в прекрасную девушку — несколько холодную, горделивую и рассудительную не по годам. Она не была кокеткой или жеманницей, в душе презирала женщин, старающихся выглядеть лучше в глазах окружающих, дабы понравиться мужчинам, ибо понимала, что истинную, настоящую — неподдельную красоту ничем не затмишь и не скроешь.
Когда Елизавете исполнилось пятнадцать лет, родители стали выводить её в свет, беря с собой везде — будь то балы, приёмы или театры. Русоволосая, белокожая, стройная как берёзка, окутанная ворохом пышных кружев, оборок и рюш, сия юная девица часто обращала на себя взоры достопочтенных господ, примечала их взгляды, полные восхищения, но, действуя согласно советам матушки, делала вид, будто не замечает никого вокруг.
II ГЛАВА
На даче семьи Калугиных было многолюдно и шумно: отмечали долгожданные именины Елизаветы — ныне ей исполнялось шестнадцать лет — прекрасная пора начала жизненного пути, тот возраст, когда девица становилась невестой и более не являлась ребёнком. Праздник справлялся два дня, а на третий, отпустив запоздалых гостей, немного уставшая, но на редкость счастливая Мария Николаевна села поближе к камину, призадумалась: несколько лет назад они опустили старшего сына в свободное плаванье — сейчас он уже служит в канцелярии и как поговаривают, имеет все шансы подняться по служебной лестнице. А вот теперь подросла Лиззи — единственная дочь, их отрада и любимица, а им, родителям, придётся позаботиться о её дальнейшей судьбе: засватать за хорошим человеком, весьма уважаемым и богатым, отдать приданное, что станет главным залогом и поддержкой на будущее. Мария Николаевна глубоко, тяжело вздохнула, глядя на танцующие, пляшущие искры пламени: как быстро летит-проносится время, вот также пролетит и вся жизнь.
На втором этаже в своей небольшой, но уютной, тёплой опочивальне сидела Елизавета. Далёкая от переживаний матери, уставшая, но необъятно счастливая, она сидела у окна, слушала, как пос теклу крупными каплями моросил дождь, окутывая сад сероватой пеленой. Так как дача располагалась в лесу, то вокруг дома в разнообразии росли-возвышались сосны, рядом с ними неприметно примостились рябина, яблони, липы, чуть поодаль — в самом углу, распустились кусты черёмухи, сирени, жасмина и жимолости. Когда-то давно, ещё в раннем детстве, Елизавета боялась оставаться на даче: тогда ей казалось, что за каждой сосной притаилось нечто
