Сэндитон - Джейн Остин
Характер и история мистера Паркера вскоре стали известны во всей полноте. Он с готовностью сообщал все, что знал о себе, будучи по натуре на редкость откровенным. А о том, чего он сам не знал, его разговоры сообщали дополнительные сведения тем Хейвудам, которые умели их распознать. Они убедились, что он энтузиаст во всем связанным с Сэндитоном, величайший энтузиаст. Сэндитон, успех Сэндитона как маленького модного морского курорта, казалось, составляли цель его жизни. Лишь несколько лет назад это была тихая деревушка, ни на что не претендовавшая, но некоторые природные достоинства ее расположения и другие случайные обстоятельства навели на мысль его и второго тамошнего крупного землевладельца, что из всего этого можно извлечь выгоду. И они принялись планировать, и строить, и расхваливать, и пыхтеть, подняв Сэндитон до высоты интересной новинки, и теперь мистер Паркер ни о чем другом и думать не мог.
В конце концов он все-таки перешел к фактам. Ему тридцать пять, женат — и очень счастливо женат — вот уже семь лет. И дома их ждут четверо прелестных детишек. Он из респектабельной семьи с приличным, хотя и не внушительным состоянием. Профессионального образования не получил, унаследовав как старший сын имение, которым до него владели, приумножая его, два-три предыдущих поколения; у него два брата и две сестры, все одинокие и обеспеченные. Собственно, старший из двух его братьев благодаря добавочному наследству обеспечен не хуже его самого.
Причина, почему они свернули с тракта в поисках поместившего объявление хирурга, также была изложена без экивоков. Без всякого намерения вывихнуть лодыжку или еще как-либо пострадать на пользу этому хирургу и не для того, чтобы — как тут же предположил мистер Хейвуд — стать его партнером, а всего лишь из желания водворить какого-нибудь медика в Сэндитоне. Характер объявлений внушил ему, что устроить это можно будет в Уиллингдене. Он не сомневался, что наличие врача весьма существенно поспособствует развитию и процветанию его курорта и даже обеспечит значительный приток клиентов, ведь все остальное уже было устроено. У него было достаточно оснований полагать, что в прошлом году по меньшей мере одна семья отказалась по этой причине от намерения опробовать Сэндитон, а возможно, таких было и гораздо больше. Да и его собственные, увы, страдающие разными недугами сестры, которых ему не терпелось пригласить на лето в Сэндитон, навряд ли рискнут отправиться туда, где не смогут незамедлительно получить врачебный совет.
В целом мистер Паркер, несомненно, был приятным человеком, хорошим семьянином, любящим жену, детей, братьев и сестер, — вообще добросердечным, либеральным, истинным джентльменом, всем довольным, по натуре сангвиником, более следующим воображению, нежели рассудительности. А миссис Паркер была, несомненно, кроткой приятной женщиной с покладистым характером, самой лучшей на свете женой для человека с сильной натурой, но лишенной способности на сдерживающие советы, которые порой требовались ее супругу, и настолько сама всегда нуждалась в руководстве, что, рисковал ли он своими деньгами или вывихивал лодыжку, она оставалась равно бесполезной.
Сэндитон был для него второй женой и четырьмя детьми, едва ли менее дорогим его сердцу и, безусловно, куда более его занимавшим. Говорить о нем он мог без конца. Сэндитон, безусловно, имел все права быть самым главным. И не только как место рождения, владение и семейный очаг. Сэндитон был его золотым прииском, его лотереей, его надеждой и его коньком, его занятием и его будущим. Он горел желанием пригласить туда своих добрых уиллингденских друзей, и его старания были столь же исполненными благодарности и бескорыстными, как и сердечными.
Он желал заручиться обещанием, что они приедут — столько членов семьи, скольких способен вместить его собственный дом; что они последуют за ним в Сэндитон елико возможно скорее; и хотя все они отличались завидным здоровьем, он предвидел, какую пользу принесет море всем им. Он утверждал, как нечто неоспоримое, что никто не может быть истинно здоровым, никто абсолютно (пусть в настоящее время прогулки и бодрость духа обеспечивают им подобие здоровья) на самом деле не может обладать истинным и постоянным здоровьем, не проводя каждый год по меньшей мере шесть недель у моря. Морской воздух и морские купания в совокупности были всемогущей панацеей, поскольку совместно побеждали любые недуги, ибо морской воздух или морская вода исцеляли всякую болезнь желудка, легких либо крови; они были противоспазматическими, противовоспалительными, противосептическими, противожелчными и противоревматическими. У моря никто не мог простудиться, пожаловаться на отсутствие аппетита, бодрости духа или упадок сил. Море и воздух были лечебными, умягчающими, расслабляющими, укрепляющими и бодрящими — видимо, как требовалось в каждом случае. Иногда так, иногда эдак. Если морской бриз не подействовал, то морское купание обязательно все поправляло, а если купание оказывалось несоответствующим, то, совершенно очевидно, природа для исцеления предназначала тут только морской бриз.
Однако его красноречие пропало втуне. Мистер и миссис Хейвуд никогда своего дома не покидали. Рано вступив в брак и обзаведясь большой семьей, они были крайне ограничены в своих передвижениях, к тому же старше привычками, нежели возрастом. Если не считать двух поездок в Лондон для получения дивидендов, мистер Хейвуд удалялся от дома не далее, чем могли увести его ноги или увезти его старая лошадь. Миссис же Хейвуд осмеливалась лишь изредка отправляться с визитом к соседкам в старой карете, которая была новой, когда они поженились, и заново обитой, когда их старший сын достиг совершеннолетия десять лет назад. У них было очень недурное состояние, вполне достаточное, чтобы позволить им — не выйди их семья за разумные пределы — и приличествующую помещикам роскошь, и перемену обстановки; вполне достаточное, чтобы обзавестись новой каретой и дорогами получше, чтобы позволить себе иногда проводить месяц в Танбридж-Уэльсе или зиму в Бате. Однако содержание, воспитание и обеспечение четырнадцати детей требовали очень тихого, размеренного и упорядоченного образа жизни и вынуждали их быть безвыездно здоровыми в Уиллингдене.
То, что поначалу навязывала предусмотрительность, теперь привычка сделала приятным. Они никогда не покидали свой дом и черпали удовлетворение, говоря об этом. Но отнюдь не желая того же своим детям, они были счастливы способствовать им выходить в
