Безразличие - Евгений Константинович Стукалов
Из земли разрываются развалы людей, бутылочный оркестр
Темнистооооой россой проливается утро. Даже страаааааанно, что слишком рано проснулся.
Рано?
На два часа позже обычного!
Ужас
Какой кошмар!
Это же…
Греховитость и морочная склерка? Нарушение петлиц рая и небесья?
ЧТО? Этот бархат ужасности голоса. Эта отчетливость рассудка и его бездонности. Эта петличность слов и склада речи и поступков. Эти моментальные моменты. Сарвиил! Глупая пташка не Господа, а…
Безручница и каторжница Мони, именно. Я давно перестал верить старому захудалому дубняку, но мне просто иногда непонятно, а моему духу и веще и подавно …
Веще? Ты ее еще не потерял от своих предумышлений и идеоалологий? У тебя ее обязаны были конфисковать ввиду отречения от Господа.
Глупый Евгуриий.Ты читал наш Завет? Что твой всевышний писал? Цитирую:
Пламенем яренных лир и метров
Вера ваша: и человечья и ангелова- небесья
Люба: на вкус и цвет выбирайте, что по душе лестней
Фуууууу. Как гадко. Как ты его можешь слушать. Так что? Ты проспал и что теперь будешь делать день целостно? Опять омоешься, почитаешь, понаблюдаешь за людьми, а потом сон? О.Забыл.Посоветуешься с Господом о всяком бреде. Я прав?
Иерусалимская мочь. Да. Я так и сделаю. А ты? Опять ничего? О, да. Ради Монечки разденешь кого-либо или помечтаешь. Все вы такие.
Ирод. Я тружусь на благо мира сего. На благо твоего Господика бесхребетного и немодного. И непонятного. Только в Завете все «до» и «ге» нормальные, там и про нужное, а не про ходьбу, счастье и тп. И не правильно он крякает. Все у всех разное и вообще это лишь абстракция. Не более. А веще мое получше твоего, ведь оно хоть не растилается облаком, а твердое и устоявшееся. О. Десятый чирк солнца – я пойду. Давай удачи. Передавай привет Господу.
Монянская моча. Вымораживает чирками. Хотя правду вычеркал на стекле. У меня веще хоть и для Господа, для святого, но мыльное. Пойду омоюсь. У меня еще столько дел. Она через пол чирка проснется, и будет дело коего нет
ни у кого.
Выход цветов (гвоздик) на бис
Вспоминая очертания чего-либо жизнепритяженного, каторга мыслей и идей впринципе начинает приплясывать под эти поршни и гудки звоночков школярных. Бзыньк и тп. К чему такие звуковые дыры и поддырки не знает даже животное, знающее все. К чему вообще знать? Вот есть Макар Чудра, он знает что-то от того, что был в кое чем в кое какое настоящее. (Возможно там был и я, у кого-то в мысли). Знает он же откуда – то любовь, преданность, страсть, прикосновения знания и различные способы прихода к нему, к его касанию. И говорит – не думай о этом и будет тебе счастие. Иногда я, пролетая неведомые объемы пространств, удивляюсь, сколько всего странного на Земле. Вот летит птица: летит и летит, есть хочет – поймает любезного червячка. Вот идет человек, вроде человек. Но кажется – Человечище. Какая власть ему дана, он хозяин всего, но не того что сам создал. Он не может осилить водку, или другие антигуманные окиси и водкиси. Он не может осилить свой рассудок. Да и все равно, он не может осилить чувство. Он пытается его изучить научно. Пытается его закономерить. Вот мой братец вечерний, говорит так же, в этом мы сходны. Однако само описание любви разное. В этом и сложность – чувство у всех разное. И как далее? Все равно пока что. Некое тельце очнулось. Примерно вылилась на мягенькой и сладенькой лодочке ото гавани сна.
Вырылась из одеял, слезла с оберега сна и спокойствия и как потянулась собой. В небо, на прошлые и будущие звезды, на солнце, на эту морскую гладь. На ангелов, на святые города, на Господа. Какой блаженный миг! Как потянулась собой! Решила она посмотреть на часики и убедиться в своем сне – правда, спала еще 2 часа. Какая точность расчета! Какая умность!
– Комната комнатой, а умыться необходимо. – словно хором ангелочков пронесся гимн жизни и жизнописи.
Мимо шкафов, гардеробов и прочей деревянности, пестро выточен этой лучистостью и игрой маленьких рабов портрет. Маленький своей размерностью, но большой для некоторых сердец. Такая скромная, холодная и потерянная натура изображена на нем. Славно, что лишь часть вееров раскрыта. Остальная далее по нужде. Или грамотнее – по ветру.
Доходит некое тельце до ванной. Просматривает себя в зеркальце. Так красива сегодня, да и всегда. Вроде дни – менятельные, а ее внешний облик, этот благомточащий цветок – постоянен. Умывает чуть небесное и набитое жизнью личико. Касания рабочей ее руки-, руки сильного тела, но все равно у нее тельце – отточены ядерными лучами Солнца. А их траектория выбрамлена слезами Луны. Когда все это происходит – маленькие ангесебы плачут. От этого они святеют и от них остаются часто ангелы. Взрослые и честные перед святым.
После сглаживания облачка ума, ее интерес пал на зубную щетку. Естетсвенно.Как можно грызть алмаз науки грязными и дурнопахнущими зубками? Краеугольным движением ручечки она водит зубощетку туда-сюда, как качелю. Только не с людьми, а с некой колгеитной белостью. Пять минут и готово. Зубки чистые, личико подровнено от увечий. Что осталось? Питаться.
Приходит она, такая некая, такая здесь нужная, на кухню и лезет вниманием в холодильник. Растекшись вкусовой соленостью, ее вечный интерес кольнул тортик. Да не обычный, а подружий.
– Возьму его че ли. – уверенно пропевает она. И вкусно ей. Ей ее подруга готовила от своих рук и душки. Как не быть вкусно, когда сахар, крем, вишневый джем, чоколад и душа? Вот и я, о чем. Ест так неприметно, так мало, но велико, сильно и по-своему гениально. В ниточный период этого, она просматривает нынешне случившееся в странах.
«Кого-то убили» – страшное дело, небось грустно близким. Смерть важного – всегда иголки боли оставляет. «Кого-то ограбили» – опять это корыстие, опять это тупое желание иметь все. «Кого-то изнасиловали» – ну как не страшно жить в таком мире. Тупое животное – вот как можно быть таким душным, чтобы тебя не любили и не давали внимания женщины. – мотает себе на прежелтый медовый волос мысли. Мотает и мотает. Как свято.
Тишина
Тишина
И тут
Слабый стон
