Виктория Холт - Мой враг – королева
Мать иногда напевала песни, которые распевали в годы ее юности менестрели: некоторые из этих песен сложил сам король и, когда она наигрывала на лютне и пела, глаза ее затуманивались воспоминаниями о днях былой славы фамилии Болейн.
Теперь прадед Томас Болейн лежал погребенным в часовне в Хевере, но наша бабка Мария иногда еще приезжала навестить нас. Однако трудно было представить, глядя на нее, что она могла быть знаменитой любовницей старого короля. Она не была красавицей, но я унаследовала именно от нее то свойство, о котором уже упоминала. Я быстро поняла, что обладаю этим чудесным качеством, и была довольна этим наследством: мне уже тогда было ясно, что с ним я добьюсь многого. Это свойство нельзя было даже определить словами: то было какое-то неодолимое притяжение к противоположному полу. В моей бабке Марии это выражалось в мягкости и женственности, что обещало быструю и желанную победу. Во мне же это проявлялось по-другому: я быстро видела свои преимущества и просчитывала выгоду. Однако что-то неопределимое роднило нас с Марией.
В то время, когда мы узнали о печальном дне в мае, о том дне, в который Анна была заточена в Тауэр вместе со своим братом и несколькими друзьями, мы почти одновременно узнали о женитьбе короля на Джейн Сеймур. Вскоре произошло рождение единственного законного наследника, Эдварда, который и стал новым королем в 1547 году. Анна же прямо из Тауэра была доставлена на место казни.
Бедняжка Джейн Сеймур умерла в родах и не сумела насладиться своим триумфом, но маленький принц выжил и стал надеждой нации. Затем последовали быстротечная женитьба короля на Анне Клевес, а после ее внезапного расторжения – злополучный брачный союз с Катериной Говард. Осталась в живых лишь последняя жена, Катарина Парр, но про нее говорили, что и ее постигла бы участь Анны Болейн и Катерины Говард, если бы король не страдал язвой ноги, если бы она не была столь хорошей нянькой и сиделкой, и если бы король попросту не был бы столь стар, чтобы волочиться за другими женщинами.
Итак, наступило правление нового короля – Эдварда VI. Наш юный король был лишь десяти лет от роду, ступивши на престол – немногим старше меня, а наследница Елизавета была старше его четырьмя годами. Я помню, как в Ротерфилд Грейс приехал наш отец, весьма довольный поворотом событий.
Эдвард Сеймур, молодой дядя короля, был назначен регентом при малолетнем короле, и ему был дарован титул герцога Сомерсетского; этот высокопоставленный теперь джентльмен был протестантом, а следовательно, можно было быть теперь уверенным, что он привьет королю свою веру.
Мой отец в то время все более склонялся к протестантизму. Он часто говорил матери, что страшнейшее из несчастий, которое может постигнуть страну, а также нашу семью, это возможное восхождение на трон католички Марии, старшей дочери короля от Екатерины Арагонской.
– И тогда, – пророчествовал отец, – эшафоты и лобные места будут обагрены кровью добропорядочных и честных англичан, мужчин и женщин, и зловещая Инквизиция, свирепствующая в Испании, начнет распространяться и в этой стране. Так что поблагодарим Господа за юного короля; помолимся о том, чтобы милосердие Всевышнего и его любовь к нам продлили правление Эдварда VI.
И мы все преклоняли колена и начинали молиться – обычай, которому, как я тогда уже считала, в нашей семье следовали с чрезмерной фанатичностью – и отец благодарил Бога за его благословение Англии и просил Его быть милосердным к этой стране, при этом особо уделяя значение благоденствию семьи Ноллис.
Жизнь шла своей чередой, и несколько последующих лет мы прожили, как жило в большинстве английское дворянство, и мы с сестрами продолжали учиться. В нашей семье было традицией давать полное образование даже девочкам; особое значение придавалось музыке и танцам. Нас обучали игре на лютне и клавикордах, и любой новый танец, что становился известен при дворе, мы разучивали немедля. Родители были полны решимости блеснуть воспитанием дочерей, если их когда-нибудь позовут ко двору. Обычно занимались музыкой и распевали мадригалы мы в галерее.
В одиннадцать мы обедали в главной зале, и, когда у нас бывали гости, мы сидели за обеденным столом до трех, внимательно вслушиваясь в разговор взрослых, который всегда интриговал меня, поскольку росла и развивалась я быстро, и меня очень интересовало все, происходящее за пределами нашего поместья.
Ужинали мы в шесть. У нас всегда был превосходный стол – и мы в нетерпении ожидали: кто же приедет на этот раз? Как и в большинстве английских семей нашего ранга, у нас был открытый для посетителей дом: отец даже не мог бы позволить мысли, что он не окажет посетителю гостеприимного приема. На столе всегда была отбивная говядина, или баранина большими кусками, и всякого рода мясные пироги, начиненные приправами с собственного огорода; подавались оленина и рыба под соусами, а также консервированные фрукты, марципаны, имбирные пряники и кексы. Если от обедов и ужинов оставалось что-либо, то это предназначалось для слуг, а у наших ворот всегда собирались нищие за подаянием. Мать говорила, что численность нищих возросла тысячекратно с тех пор, как король Генри распустил монастыри.
Веселы были дни Рождества, когда мы, дети, наряжались в карнавальные костюмы и готовили представления. Среди нас царило возбуждение и соперничество; всем было интересно кому на этот раз посчастливится найти серебряный пенс, запеченный в пирог, что приготовлялся для Двенадцатой ночи, и кто же будет избранным королем или королевой дня. Мы были невинны и верили, что так и будет всю жизнь.
Если бы мы были мудры, мы бы могли предвидеть некоторые признаки несчастья. Видимо, их предчувствовали наши родители, и поэтому отец так часто бывал суров.
Король был мал и ненадежен, и, если бы что-то с ним случилось, унаследовать трон должна была Мария, которую страшились не мы одни. Опасения моего отца разделял самый могущественный человек страны – Джон Дадли, герцог Нортумберлэнд, который стал фактическим правителем Англии. Если бы Мария взошла на трон, то это означало бы конец власти Дадли, а так как он не рассчитывал проводить свои дни в темнице, не говоря уже о планах поплатиться головой, то он сам строил интриги.
Я часто слышала, как мои родители обсуждали эти дела, и из их слов я понимала, что они обеспокоены. Отец был приверженцем закона и не мог не понимать, что, по мнению большинства, законной наследницей короны была Мария. Ситуация была экстраординарная: если Мария – законна, значит, Елизавета – нет. Король, желавший жениться на Анне Болейн, объявил свой более чем двадцатилетний брак с Катериной Арагонской незаконным. По самой простой логике выходило, что если брак с Катериной был законен, то тогда незаконен был брак с Анной Болейн, а значит, ребенок от Анны, Елизавета, была незаконнорожденной. Моя семья из преданности Болейнам и стремления к процветанию должна была бы полагать, что незаконен брак с Катериной; однако отец прежде всего был прагматик и мыслил логически, следовательно, у него были определенные трудности с признанием Елизаветы законной наследницей короны.