Лора Бекитт - Дикая слива
Подойдя к хижине, Кун услышал голос отца:
— Я один вынужден работать в поле и кормить столько ртов!
— Если бы ты не отправил Куна служить у господина Линга, он бы тебе помогал, — робко возразила мать.
— Я не желаю видеть его целыми днями! Думаешь, дома от него был бы толк? Приходит из чайной и сразу валится спать, хотя мог бы заготавливать топливо, плести корзины!
— Кун еще ребенок, он устает! — в отчаянии произнесла Ниу, на что Бао ответил:
— Ничего подобного, он здоровый и сильный, просто привык лениться!
Мальчику почудилось, будто вокруг него сгустился воздух, и ему стало трудно дышать. Перед глазами встал образ отца, и Кун впервые в жизни задал себе вопрос: как могло получиться, что его молодая, красивая, кроткая мать вышла замуж за такого старого, уродливого, сварливого и жестокого человека?! И внезапно понял, что никогда не любил и не уважал своего отца.
Даже если Бао находился где-то далеко, Кун всегда ощущал его присутствие в своей жизни, как чего-то тяжелого и недоброго.
У порога стояли потертые соломенные сандалии Бао. Одной из многочисленных обязанностей старшего сына было чистить обувь отца. Как-то раз он забыл это сделать, и Бао ударил его сандалией по лицу.
Память об этом случае жгла как укус ядовитого насекомого. Сделав над собой усилие, Кун перешагнул через сандалии и очутился в хижине.
Посреди комнаты с низким потолком и забранными бамбуковыми решетками окнами стоял покрытый циновками столик, за которым работали и ели. В одну из стен была вделана печка с вмазанным в нее котелком, где готовили еду, в другой зияло углубление, куда складывали постели и одежду.
Вероятно, сестры уже поели, потому что беззаботно и шумно перебирали бамбуковые палочки, камушки и какие-то тряпочки, служившие им игрушками.
Шестилетний Юн с любопытством уставился на старшего брата блестящими лукавыми глазенками. Он без сомнения слышал слова отца, и Куну сделалось неприятно. Внезапно он вспомнил, как однажды Бао подарил младшему сыну раскрашенную деревянную лошадку. Когда Кун, у которого никогда не было игрушек, с восторгом потянулся к ней просто для того, чтобы посмотреть, Бао ударил его по руке и заорал:
— Это не тебе! Ты уже вырос и должен работать!
Тогда Кун забился в укромный уголок и долго, безутешно плакал.
«Работать, работать, работать» — эхо этого слова без конца отдавалось в ушах мальчика, и он переставал видеть смысл в тупом физическом труде, который не позволяет ни играть, ни мыслить, ни жить.
Кун перевел взгляд на отца, на его обвисшие щеки, глубокие морщины вокруг широкого рта, глаза, почти не видные из-за складок век, сутулые плечи, костлявые руки. Прожитые годы не пощадили Бао, но и он никого не щадил.
— Чего уставился? Опять пришел с пустыми руками!
— Господин Линг мне ничего не дает.
— Давал бы, если б ты не лентяйничал, — проворчал Бао.
— Садись, поешь, — позвала мать.
В ее движениях чувствовалась глубокая усталость, а едва заметная улыбка таила в себе привычную горечь.
— Разве он не наелся в чайной! — отец повысил голос. — Что он делал там целый день?!
— Пусть он хотя бы выпьет рисового отвара!
— Нет. Ложитесь спать. Нечего зря жечь бамбук. Мне рано вставать, а ночью меня снова разбудят чьи-нибудь вопли.
Сестренки Куна послушно улеглись на циновки. Только самая младшая спала в родительской постели.
Кун устроился подальше от всех. Он мучительно желал заснуть, уплыть в неведомые темные дали и пробудиться лишь прохладным туманным утром, но не мог сомкнуть глаз.
В конце концов, он выбрался из душной темноты и сел на землю возле хижины.
Небо сияло звездами, была отчетливо видна Серебряная Река[4]. В раннем детстве Кун думал, будто это волшебная дорога, по которой дано путешествовать только избранным судьбой и безрассудным смельчакам, которые могут вскарабкаться на самую высокую гору, откуда можно достать небеса!
Такие истории ему, случалось, рассказывала бабушка Вэнь, к которой он иногда прибегал. А еще она вкусно кормила его и ласково гладила по голове.
Потом бабушка умерла, и пора веры в сказки, легенды, чудесные превращения осталась позади. Теперь Кун знал, что он недостоин даже того, чтобы ходить с поднятой головой, а не то, что взбираться на небо!
Послышался шорох — из глубины хижины появилась мать. Она молча сунула в руку сына рисовый шарик, который он тут же отправил в рот.
— Иди в хижину, Кун. Бао спит, Юн и девочки тоже.
— Лучше я посижу здесь.
— Это я виновата в том, что Бао так относится к тебе! — голос Ниу срывался от боли.
— Ты? — удивился Кун. — Почему?
Загрубевшая, шершавая ладонь Ниу легла на его волосы.
— Думаю, ты достаточно большой для того, чтобы знать правду. Бао не любит тебя, потому что ты… не его сын.
Кун вздрогнул. Он был готов к чему угодно, но только не к такому признанию!
— Как! Тогда… чей?!
— Я не хочу, — продолжила Ниу, — чтобы ты возненавидел Бао, просто тебе надо понять, что он никогда не изменится. Ты будешь вынужден сам прокладывать себе дорогу в жизни. Когда Бао решил отдать тебя в услужение, я обрадовалась, поскольку подумала, что со временем господин Линг может сделать тебя своим помощником и у тебя появится возможность заработать на хлеб.
— Расскажи о… моем отце! — напомнил Кун, сгорая от нетерпения и вместе с тем дрожа от страха.
А если это какая-нибудь постыдная история, о каких шепчутся за спиной?! Разве это похоже на его тихую скромную мать!
Прошло несколько минут, и Ниу заговорила. В ее голосе не было ни ожесточения, ни обиды, а лицо оставалось сосредоточенным и спокойным. Она привыкла безропотно переносить тяготы жизни. Ее прошлое было не хуже ее настоящего или будущего.
— Одиннадцать лет назад в Сячжи пришли маньчжуры. Они были хорошо одеты, их оружие блестело на солнце. Они приказали жителям деревни приготовить угощение и разбрелись по домам. Мой отец рано умер, и я жила с матерью. Разумеется, воин, остановившийся в нашей хижине, пожелал лечь со мной. Если бы я стала сопротивляться, он все равно взял бы меня: маньчжуры всегда берут себе все, что захотят. Утром он дал моей матери денег и уехал вместе со своим отрядом. Больше я его никогда не видела. А через девять месяцев на свет появился ты.
— Каким он был? — спросил Кун, раздираемый до боли противоречивыми чувствами.
С одной стороны, ему хотелось как можно больше узнать о родном отце, с другой — он был готов возненавидеть человека, который обошелся с его матерью, как с вещью.
