Анри де Ренье - Полуночная свадьба
Г-н де Клере имел после отца большое состояние, но быстро его спустил на разгульную жизнь, картежные долги и женщин. Теперь он умирал почти бедняком. У него не оставалось другой недвижимости, кроме поместья Ла Фрэ. Он сожалел, что может оказаться последним из Клере. Его имя угаснет вместе с ним. Осведомленный в генеалогии, он мысленно обозрел его древность и славных представителей с чувством сожаления, оттого что не продлит первой и ничего не прибавит ко вторым. Его кончина, хотя и героическая, казалась ему несколько скромной. Он предпочел бы смерть среди доброй атаки с наставленной пикой и развевающимся значком. Стена госпиталя и шесть пуль в теле, как там ни рассуждай, — скромный конец. И он поглядел на свой мушкетон и горшочек с вареньем. Горшочек быстро опустел. День клонился к закату, а пруссаки все не показывались. Вошла монахиня, сопровождаемая мэром. Честный Гильом посвятил добрых сестер в воинственные планы г-на де Клере. Они побежали к мэру, чтобы оповестить его о том, что решил сделать де Клере, но должностное лицо удалось разыскать не сразу. Наконец его нашли, и он пришел умолять бесстрашного воина не навлекать разрушение и грабеж на Арле. Если один из их людей окажется убитым здесь, враги не замедлят отомстить за него всему городу. Бригадир Клере смягчился, тем более что нога его стала болеть еще сильнее. Он разрядил свой мушкетон и согласился лечь в постель. Бравый Гильом поступил точно так же, и г-н мэр унес их оружие и военную форму, чтобы запрятать то и другое в надежном месте. Таким образом они превратились в обыкновенных больных на попечении мирных арлезианских монахинь.
Тем временем прибыл доктор Вермонте. Перелом у бригадира оказался простым и перевязка легкой, так что де Клере, хорошо спеленутый, уснул на своей белой кровати при кротком свете ночника в фарфоровой чашке. Что касается пруссаков, то они вовсе не явились в Арле ни в этот день, ни в следующие, равно как и дивизия ле Ардуа, отступившая в направлении к Туру. Де Клере пробыл в госпитале, пока не поправился. В больнице его баловали, лелеяли и чтили. Он стал героем города. Показывали окно, из которого он собирался стрелять, и стену, у которой его без сомнения расстреляли бы. Он скушал на досуге все сливовое варенье добрых сестер и перед отъездом попросил рецепт, чтобы приготовить себе точно такое же в Ла Фрэ, когда он женится, ибо он твердо решил вступить в брак и не дать прекратиться имени, которое едва-едва не погибло вместе с ним.
Родившись в Ла Фрэ, г-н де Клере не знал матери, а отец его умер, когда ему исполнилось шестнадцать лет. Он вспоминал его без нежности. Багровое лицо отца, резкого в речах, неприятно вставало перед ним, когда он навещал его раз в год во время вакаций и забота которого о сыне заключалась в проверке того, хорошо ли он следит за мессой по требнику, где отец отмечал ему крестиком место из Евангелия на данный день. Г-н де Клере-отец отличался набожностью и крикливостью. Его красное лицо и коричневые руки вызывали отвращение. Он брал святую воду из кропильницы, чтобы передать ее сыну жестом, похожим на пощечину, в то время как на его указательном пальце сверкал большой золотой перстень, украшенный гербом. За обедом перстень стучал о посуду и серебро; г-н Ипполит де Клере никогда не снимал его, даже ложась спать.
Отец долго и тяжело болел. Когда он умер, кольцо само соскользнуло с его исхудалого пальца. Молодой Александр де Клере поспел в Ла Фрэ из Ванна, где воспитывался у иезуитов, лишь к самым похоронам. Погребение происходило шумно от множества людей, собравшихся на церемонию. После того как священник произнес за поминальным столом благочестивое напутствие, Александр де Клере, встав из-за стола, поднялся к себе в комнату. Через некоторое время к нему зашел его дядя и опекун, г-н де Палеструа, чтобы утешить его. Речь свою г-н де Палеструа довольно быстро свернул на соображения чисто материальные, касавшиеся земель, ферм и мельниц, которые покойный оставил сыну и которыми он, Палеструа, считал себя обязанным управлять должным образом. Воспользовавшись случаем, он расхваливал свои агрономические познания и методы хозяйствования, высказав сожаление, что собственное его имущество не позволяло ему их применить в полной мере. Поместье, с которого он жил, было скудным, но замечательным в смысле охоты. Г-н де Палеструа сам порядочно походил на старого зайца со своими бачками на манер заячьей лапки.
Александр де Клере, рассеянно прислушиваясь к речам своего опекуна, небрежно играл большим отцовским перстнем, и так как его ободок был слишком широк, он сгибал сустав, чтобы удержать кольцо на пальце. Драгоценность стала единственной вещью, которую он взял с собой, покидая Ла Фрэ, чтобы вернуться в колледж. Г-н де Палеструа пожелал сам проводить его туда. Прежде чем добраться до Ванна, Александр заехал в Палеструа, возобновив там знакомство со своей теткой, г-жой де Палеструа, особой сухой и безукоризненной. Супруги Палеструа имели двухлетнюю дочурку, которую звали Клеманс. Ребенок стал играть толстым золотым перстнем молодого Клере. Родители увидели в этом доброе предзнаменование. Почему бы их дочери не выйти когда-нибудь замуж за своего взрослого кузена?
Возвратясь в колледж, Александр де Клере воспользовался своим новым положением как предлогом, чтобы ничего больше не делать. Он и раньше проявлял мало рвения к учению, хотя обладал способностями и умом. Однако лень пересиливала его натуру. После смерти своего отца он создал для себя особый круг интересов и, так сказать, ушел в самого себя. Учителя попытались отвлечь его от его мыслей и, видимо, неискусно, ибо дело обострилось до того, что пришлось взять молодого Александра из школы. Дядя Палеструа мужественно перенес подобное событие, устроив своего племянника в Париже и наняв ему воспитателей. Воспитание Александра дало г-ну де Палеструа повод для неоднократных поездок в столицу. Он стоически выполнял свои обязанности, погашая расходы из средств опекаемого и вписывая в счет ему завтраки, которыми угощал своего племянника у лучших рестораторов в каждый из своих приездов.
Наконец, достигнув девятнадцати лет, Александр де Клере сдал экзамен на бакалавра при Сорбонне. Его учение закончилось, но до совершеннолетия оставалось еще два года. Он, справедливо рассуждая, не мог их провести в имении Палеструа, потому что в последний раз, когда он гостил там, прискорбный случай отметил его пребывание. Маленькая горничная в замке пожаловалась, что г-н Александр де Клере в одно из воскресений, в час вечерни, пытался вести себя с ней самым непристойным образом. Г-жа де Палеструа разразилась шумным негодованием. Г-н де Палеструа решил отправить племянника путешествовать. В окрестностях Ла Фрэ проживал некий г-н Вильрейль, занимавшийся местной археологией и историей. Он написал несколько брошюр о ванейских шуанах и опубликовал проект реставрации Парфенона. Г-н де Палеструа доверил своего племянника этому славному человеку, кроткому, безобидному и немного свихнувшемуся. Они отправились вдвоем в Грецию, где Вильрейль должен был исполнять роль гида, объясняя Александру знаменитые места и славные развалины древней страны. Затем они намеревались посетить Святую землю. По истечении шести месяцев юный путешественник вернулся один. Г-н Вильрейль в свои пятьдесят лет влюбился в трактирную служанку в Афинах и женился на ней.
