Нагиб Махфуз - Мудрость Хеопса
В тот далекий, сокрытый в складках времен день, который боги определили началом нашей истории, речь зашла именно об этой пирамиде, которую Хуфу намеревался сделать гробницей, местом для упокоения своей плоти и костей. Мирабу, изобретательный архитектор, пользовавшийся в Египте великими почестями за бесподобное мастерство, излагал своему царю-господину подробности этого громадного проекта. Он указывал на необъятные размеры, задуманные для находящегося вне течения времени сооружения, планированием и постройкой которого руководил. Выслушав своего друга, фараон подумал, что с момента начала работ прошло уже десять лет, напомнил достопочтенному мастеру:
— Послушай, дорогой Мирабу, я, конечно, верю в твою безграничную изобретательность. Но сколько же еще я должен ждать? Ты всегда с готовностью рассказываешь мне о том, какой потрясающе красивой будет эта пирамида, но строительство еще не началось, хотя целое десятилетие минуло с тех пор, как я отправил множество сильных людей тебе в помощь, собрав для тебя лучшие технические ресурсы моего великого народа. И что же? Пока я не увидел на поверхности земли ни единого следа обещанной тобою пирамиды. Мне кажется, что эти мастабы, в коих еще лежат их владельцы и которые не стоили им даже сотой части того, что уже потратили мы, насмехаются над прилагаемыми нами усилиями, считая наш величественный проект какой-то детской игрой… Ну, что ты скажешь в свое оправдание?
Тревога и смятение отразились на смуглом лице Мирабу. Широкий лоб прорезала морщина. Собрав все свое мужество, архитектор ответил, стараясь быть спокойным:
— О, мой господин! Да проклянут меня боги, если я когда-либо безрассудно тратил время и деньги либо относился к своей работе как к простому развлечению. Несомненно, судьбой мне было предначертано принять на себя эту ответственность. Я несу ее со всей преданностью с той самой минуты, как моим долгом стало созидание вечного дома фараона. Я мечтаю превратить пирамиду в такой шедевр, которому люди будут изумляться и восхищаться во все времена. Никогда не перестанут этого делать. Я хочу прославить Египет и вашу династию, да пребудет ваша жизнь в долгих летах. Мы провели эти десять лет вовсе не в пустых играх. Напротив, мы сумели выполнить то, чего не удалось бы сделать ни великанам, ни темным силам зла. В горной породе мы прорубили русло, соединяющее Нил с плато, на котором возводим пирамиду. Из скалистых хребтов мы откололи высоченные куски камня, каждый размером с холм, и в наших руках они стали похожи на податливую замазку. Они прибывают сюда с юга и севера Египта. Смотрите, мой господин. Вон корабли: они плывут вверх и вниз по реке, перевозя огромные плиты, словно это горы двигаются, подгоняемые волшебством злого чародея. И удостойте взглядом людей, поглощенных своей работой: посмотрите, как они медленно идут по земле этого плато, будто оно открылось изнутри, явив взору тех, кого скрывали его объятия многие тысячи лет!
Царь усмехнулся:
— Поразительно! Мы приказали тебе построить пирамиду, а ты вместо этого вырыл нам реку! Ты считаешь своего господина и повелителя властелином рыб?
Фараон рассмеялся, а вместе с ним и его собеседники — все, за исключением престолонаследника, старшего сына фараона Хафры. Он весьма серьезно относился к вопросу сооружения пирамиды. В свои довольно молодые лета принц уже сложился в необыкновенно жестокого, безжалостного тирана, унаследовавшего от отца властность, но не его великодушие и дружелюбие.
— По правде говоря, я не могу поверить, что ты потратил десять лет только на то, чтобы лишь подготовить строительную площадку, — сказал сквозь зубы принц. — Я слышал, что на возведение священной пирамиды царя Снеферу ушло гораздо меньше времени по сравнению с целой эрой, которую ты к настоящему моменту расходуешь попусту.
Мирабу ударил себя по лбу ладонью, потом ответил с печальной учтивостью:
— Здесь, ваше царское высочество, обитает удивительный разум, неустанно мыслящий и всегда стремящийся к совершенству. Это творец идеала. И вот после долгих и значительных усилий передо мной предстал исполинский образ. Ради его воплощения в жизнь я готов пожертвовать собственной душой. Поэтому будьте терпеливы, принц, и не сердитесь на меня!
Все переглянулись и умолкли. В наступившей тишине послышалась музыка дворцовых стражей, которая звучала перед тем, как войска возвращались со своих постов обратно в казармы. Фараон обдумывал слова Мирабу. Он бросил взгляд на своего визиря Хемиуна, верховного жреца храма Пта, высшего божества города Мемфиса. С легкой улыбкой, никогда не покидавшей его губ, Хуфу спросил:
— Хемиун, считается ли терпение одной из добродетелей царей?
Поглаживая бороду, визирь тихо ответил:
— Мой господин, наш бессмертный философ Кагемни, визирь царя Хуни, утверждает, что терпение — это спасение человека в часы отчаяния и доспехи, защищающие его от несчастий.
— Так говорит Кагемни, визирь царя Хуни! — засмеялся фараон. — Но я хочу узнать, что нам скажет об этом Хемиун, визирь царя Хуфу.
Визирь задумался в поисках остроумного или мудрого ответа, однако принц Хафра был не из тех, кто осторожно выбирает слова, прежде чем что-либо сказать. Уж кому-кому, а ему терпение не повредило бы. Со всей страстностью двадцатилетнего обладателя царских привилегий он безапелляционно заявил:
— Отец, мудрец Кагемни считает терпение достоинством, но этим достоинством пусть обладают рабы. Это им полагается терпеть и быть покорными! Владыкам мира, фараонам, разве присущи терпение и покорность? О нет! Великие цари преодолевают бедствия, а не ждут, пока они закончатся. Боги наградили их не терпением, но властью!
Фараон повернулся к сыну. В глазах сверкнул гнев. Ничего хорошего это не предвещало, но владыка Египта улыбнулся. Архитектор вздрогнул и опустил голову. Хуфу же вздохнул, взгляд его смягчился. Он посмотрел на своего наследника и заговорил с пылкой страстностью, которая, несмотря на его сорокалетний возраст, была такой же, как у двадцатилетнего юноши.
— Как прекрасна твоя речь, сын мой! Как счастлив я услышать ее! — воскликнул он. — Несомненно, власть — это достоинство не только царей, но всех людей, если бы они только познали ее. Когда-то я был всего лишь принцем, управлявшим одной провинцией, а затем стал царем царей Египта, и подняться от простого принца, заполучить трон и царство мне помогла именно власть. Алчные, бунтующие и обиженные — все они непрестанно стремились отнять у меня владения, лишить трона и ускорить мой уход в мир иной. И что отрезало им языки, отрубало им руки, лишало их дыхания? Разумеется, власть. Однажды, когда невежество, мятежи и наглость наполнили их головы глупыми идеями, нубийцы отказались повиноваться. И что же сбило с них спесь и принудило к послушанию, как не власть? Что вознесло меня к моему божественному статусу? Что сделало мое слово законом на этой земле? Что научило меня мудрости богов и сделало подчинение мне других священным долгом? Разве не власть свершила все это?
