Карен Робардс - Грешное желание
Но это было ничто в сравнении с тем потрясением, какое он испытал, заглянув в сапог и на всякий случай сунув туда левую руку, – внутри было пусто.
– Проклятые ублюдки! – взвыл он, отбросив пустой сапог в сторону и вскочив на ноги. Он подбежал к поручню, свесился, в бешенстве вглядываясь в серую мглу, в которой уже исчез ялик. Было совершенно очевидно, что Халтон бросил сапог лишь как приманку, а деньги вытащил заранее…
– Вы застрелили его насмерть, – послышался голос молодого офицера, в котором прозвучали благоговейный страх и некоторое беспокойство.
– Ублюдок! – прорычал Клайв, имея в виду покойника. Он знал, что, если сам не решит отправиться в погоню за своими деньгами, никакой погони вообще не будет. Развернуть пароход – дело отнюдь не простое. На это требуется час, а то и больше, и даже при хороших условиях это сложная работа. И вообще «Красавица Миссисипи» не поплывет в погоню за вором. Лучшее, на что мог надеяться Клайв, – это что судно остановится в следующем городе, чтобы он мог сообщить о воровстве властям. Сильно это ему не поможет.
Отвернувшись от перил, Клайв подошел к мертвому, с трудом удерживаясь, чтобы не пнуть труп голой ногой.
– Вот, милый. – Люси, тяжело дыша, прибежала вслед за офицером, который уже склонился над телом. Она протянула Клайву простыню. Клайв увидел, что сама она завернута в одеяло, которым они накрывались, и только теперь до него дошло, что он стоит совершенно голый на предрассветном холоде, на открытой палубе и головы любопытных начинают высовываться из дверей ближайших кают. Он взял простыню и обернул ее вокруг пояса, и тут же кровь закапала на белую ткань, оставляя на ней алые пятна.
– О, Клайв, твоя рука…
– К черту руку! Эти ублюдки украли мои деньги. Халтон и этот… Кто он, дьявол побери? Я никогда в жизни его не видел.
– Полагаю, его зовут Эдварде. Стюарт Эдвардс. Он взошел на борт в Сент-Луисе. – Офицер встал. – Мистер Макклинток, мне ужасно не хотелось бы говорить об этом сейчас, но что касается вашего пистолета…
Мужчина, либо безрассудно храбрый, либо не слишком сообразительный, протянул руку ладонью вверх. Несколько мгновений Клайв недоверчиво смотрел на него. Потом, покачав головой, отдал пистолет, не произнеся ни слова.
– Благодарю вас. Я уверен, у вас не будет никаких неприятностей из-за этого…
– Неприятностей? – Клайв рассмеялся хриплым, неприятным смехом. Его правая рука, из которой все еще капала кровь, висела как плеть и болела так, словно сам дьявол тыкал в нее своим трезубцем, но это была последняя из забот Клайва. Он хотел свои деньги! – Неприятностей? У меня только что украли сорок пять тысяч долларов, и вы думаете, меня волнуют неприятности из-за того, что я застрелил сукина сына, который это сделал? Меня волнует только возвращение моих денег!
– Да, но…
Кто-то, очевидно, вызвал капитана из его каюты, потому что он шагал к ним по палубе, на ходу застегивая рубашку.
– Мистер Смидерз! Мистер Смидерз, что, Бога ради, здесь происходит?
На лице мистера Смидерза, молодого офицера, явственно обозначилось облегчение при виде вышестоящего чина. Он не закончил то, что намеревался сказать, и поспешил шепотом поведать капитану о происшествии. Люси подошла и встала рядом с Клайвом, успокаивающе поглаживая его голую руку, пока он, гневно сдвинув брови, смотрел на убитого им человека.
– Ты мне должен, Стюарт Эдвардс, – пробормотал он трупу. – Ты должен мне, проклятый вор, и я намерен получить с тебя свой долг.
Глава 1
От него жди беды. Джесси поняла это в тот самый момент, как только увидела его.
Растрепанная и вся взмокшая после утренней верховой прогулки, она только что вернулась в дом из конюшен и рухнула в кресло-качалку на галерее второго этажа, которая, слава тебе Господи, была затененной и располагалась так, чтобы улавливать малейший ветерок. Ее волнистые рыжевато-каштановые волосы, уже давно выбившиеся из небрежного узла, неопрятными прядями свисали по обеим сторонам лица и по спине. Одна особенно раздражающая прядка пробралась под воротник и щекотала шею. Поморщившись, она нетерпеливо почесалась, не замечая и не заботясь о грязном пятне на костяшках пальцев, которое в результате ее действий полностью переместилось на правую щеку. И в самом деле, грязное пятно не могло нанести большого урона ее внешности, которая и без того была крайне неопрятной.
Ее амазонка была сшита, когда ей было тринадцать, пять лет назад. Когда-то она была ярко-зеленого цвета, но так выгорела и вылиняла за годы частой носки, что в некоторых местах приобрела оттенок покрытой пылью весенней травы. Но хуже всего то, что пять лет назад Джесси была более худощава. Теперь пуговицы спереди на лифе до предела натянулись, ее довольно пышная грудь сплющилась, сделалась почти плоской, хотя в прошлом году Тьюди вшила широкие вставки в боковые швы жакета. Юбка была вся штопаная-перештопаная и дюйма на три короче, чем дозволялось приличиями, выставляя напоказ ее поношенные черные сапоги. Правда, нельзя сказать, чтобы мысль о приличиях приходила Джесси в голову, когда она задирала ноги, скрещивая их в лодыжках и опираясь ими на перила, опоясывающие галерею, открывая взору множество белых нижних юбок и простые белые чулки.
– Это еще что такое? Ну-ка живо опусти ноги вниз и сядь как леди! – возмутилась шокированная Тьюди. Она тоже сидела в одном из кресел-качалок, расставленных в ряд на широком крыльце, погрузив свои шишковатые черные руки в миску с бобами, которые лущила для ужина. Джесси испустила раздраженный вздох, но послушалась, опустив ноги с громким стуком на пол. Довольно заворчав, Тьюди вновь обратила все свое внимание на бобы.
Рядом с крыльцом пересмешник с рубиновой шейкой перепархивал с цветка на цветок розоватой мимозы, от обилия которой большая хлопковая плантация и получила свое название. Характерные звуки, издаваемые крошечной птичкой, и яркое оперение привлекли взгляд Джесси. Наблюдая за пересмешником, она с наслаждением откусывала от вишневой тарталетки, которую стащила у Роуз, поварихи, проходя через комнаты дома, чтобы продержаться до ленча.
С дороги, которая огибала дом, послышались перестук колес и цоканье копыт, и вскоре в поле зрения показалась двуколка. Ее появление отвлекло Джесси, и она стала с интересом наблюдать за ее приближением. Увидев, что двуколка сворачивает на длинную подъездную аллею, ведущую к дому, вместо того чтобы продолжить путь в сторону реки, она нахмурилась. Это мог быть только кто-то из соседей, видеть которых она не имела особого желания, возможно, потому, что все они ее не одобряли и даже не скрывали этого. «Этот сумасбродный ребенок Линдси» – так называли ее жены плантаторов. Их утонченные дочки презрительно задирали перед ней свои носы, а их благородные сыночки, кажется, вообще не замечали ее существования. И такое положение вещей, как постоянно уверяла себя Джесси, ее вполне устраивало.
