Тереза Медейрос - Черный рыцарь
Двоюродный брат Ровены Ирвин спустился к ним по лестнице. Его пухлое лицо хранило необычно мрачное выражение; он вертел в пальцах ржавую сигнальную трубу.
— Ваш отец наверху, — объявил он. — Он велел собрать вас. Сказал, что у него мало времени.
Не успел он закончить, как в верхних помещениях замка раздался оглушительный грохот, затем последовал град весьма образных громогласных высказываний по поводу замка, его обитателей, погоды, бога и его матери. Все глядели вверх, как будто ожидая, что объяснение загадочных слов Ирвина сойдет на них сверху вместе с облаком пыли и всеми этими богохульствами и проклятиями, призываемыми на головы ближних и дальних.
Большой Фредди протер кулаком запыленные глаза.
— А что, папа не в духе, Ирвин?
— Хуже, — грустно сообщил Ирвин. — Я думаю, что он трезвый.
Братья многозначительно переглянулись, восприняв эту новость с глубочайшей серьезностью.
— Чушь! — насмешливо фыркнула Ровена. — Разве ты видел его когда-нибудь трезвым, Ирвин?
Кузен повернулся к ней. В его нежных, как у теленка, глазах светилось слепое обожание.
— Нет. Но я никогда не видел его и таким, как теперь.
Ровена дернула Ирвина за нос с презрительной нежностью.
— Если ты говоришь, что он трезвый, то, скорее всего, ты сам запускал в эль свою жадную лапу.
Ирвин смущенно хихикнул. Другие же громко рассмеялись, представив их пухлолицего кузена, хватающего кружку и пьющего, пьющего запретный напиток, захлебываясь и проливая на себя.
— Папа, наверное, просто голоден, — убежденно произнесла Ровена.
Взгляд, который бросил на нее Маленький Фредди, был настолько лишен малейшего намека на упрек, что она опустила голову от стыда, сожалея о беззаботно растраченном ею летнем дне. При упоминании о еде в желудках у всех поднялось недовольное урчание. Корки черного хлеба, которые они — после долгого поста — окунали в растопленное сало нынешним утром, стали приятным, но, увы, далеким воспоминанием. Ровена, вздохнув, обреченно пошла к стене, на которой висел старый лук со стрелами. Ее остановили слова Маленького Фредди:
— Яблоки, Ро! Мы можем потратить немного. Я запеку их на углях, как любит папа.
С благодарной улыбкой Ровена взяла мешок, который он протягивал ей. Маленький Фредди, казалось, унаследовал столько же разума, сколько было скупо поделено на всех ее остальных старших братьев вместе. Натянув шапку поглубже на уши, Ровена нырнула в сгущающуюся ночную тьму.
Едва за нею закрылась дверь, как глава семейства, спотыкаясь, спустился по лестнице.
«Бог мой! — подумал Маленький Фредди. — Ирвин был прав. Папа никогда не спотыкается, если пьян».
Куда девались его важная походка, затуманенный, напыщенный взгляд? Теперь ноги его с каждым шагом, казалось, вязли в болотной засасывающей жиже, а глаза блестели, как будто наполненные слезами. Линдсей Фордайс, барон Ревелвуд, стоял у подножия лестницы и обозревал своих угрюмых сыновей, как будто видел их впервые.
— Христос всемилостивейший! Я и не знал, что вас такая тьма. — Он протер глаза, как будто надеясь, что часть их исчезнет.
— Нас девять, дядя Линдсей, считая Ровену, — сказал Ирвин, всегда готовый угодить.
Барон вновь оглядел зал.
— А где Ро? Я не вижу ее.
Маленький Фредди отошел от очага:
— Пошла за яблоками, папа.
— Это к лучшему.
Отец пересек зал, волоча правую ногу. Его ранее чуть заметное прихрамывание со временем превратилось в тягостный недуг. Он тяжело уселся в старинное кресло, заскрипевшее под его весом.
— Воды, Фредди, — прохрипел он.
Барон откинулся назад и закрыл глаза, упустив возможность лицезреть яростную борьбу между Большим Фредди и Маленьким Фредди, каждый из которых тянул к себе глиняную бутыль, расплескивая тепловатую воду на босые ноги. С неразборчивым ворчанием Большой Фредди выдернул бутыль из рук своего брата и налил воды в ржавый кубок. Зато он уступил Маленькому Фредди честь торжественно преподнести кубок отцу.
Руки его тряслись, когда он взял кубок. Он осушил его так, как будто ему предложили нечто значительно более приятное, чем грязноватая вода с плававшим в ней безвременно погибшим комаром.
— Ну, идите-ка поближе, сыновья. У меня радостные вести, — объявил он.
Раскинув широко руки, как будто желая привлечь их всех к своей груди, он неожиданно засиял улыбкой. Это выглядело так странно, что сыновья его сделали весьма неуверенный шаг вперед, а Ирвин и вовсе шагнул назад.
— Куда это ты, Ирвин? Я не хочу лишать тебя права на приключение только потому, что ты имел несчастье произойти от другого отца.
Ирвин смущенно покраснел и придвинулся поближе.
— Приключение, дядя Линдсей?
Парни обменялись озадаченными взглядами. Они были совершенно не способны представить возможность какого-либо иного существования, кроме их собственной жизни. В конце концов, разве не приключение выращивать репу на каменистых полях, предназначенных для чего угодно, только не для возделывания?
Отец наклонился вперед, таинственно подмигнув им.
— Видите ли, мальчики, в этой последней поездке я действительно поймал ускользавшую ранее фортуну, — начал он с неестественной веселостью. — Я поспешил домой, чтобы разделить достигнутое наконец благоденствие с моим драгоценным потомством, но мой мешок был так набит золотыми монетами, что старый мерин с трудом волочил ноги. — Последовал печальный вздох.
Маленький Фредди слушал, скрестив руки и сузив глаза, с выражением откровенного недоверия.
— Поэтому я остановился на ночь отдохнуть в замке моего друга.
«Друга, — подумал Ирвин, недоумевая, — что за странное понятие. Родня есть родня, а что, собственно, значит „друг?“ И немудрено, все, с кем Ирвин имел дело, были его родственниками».
— А у них в замке как раз в это время началась развеселая игра в хазард[1]. Правда, папа? — с усмешкой прервал отца Маленький Фредди.
Папа взъерошил светлые, как серебро, волосы своего сына.
— Родди, ты не перестаешь изумлять меня.
— Я Фредди. — Вынырнув из-под руки отца, Фредди вернулся к очагу, вновь занявшись своим котлом.
— Итак, — быстро продолжал папа, — чтобы слегка уменьшить обременительный груз несчастного животного, я пару раз кинул кости. Мы играли с моим старым знакомым, сыном графа, который пожаловал мне когда-то владения за службу в его войске. Будучи юношей, он очень любил меня, а теперь, возмужав, стал великим и благородным рыцарем.
От того, как папа произнес последние два слова. Маленький Фредди поежился, непрошеный холодок предательски пополз по его спине. Он выпрямился, перестав помешивать в котле.
— Сначала я поставил на то, что у меня было. Потом — на то, чего у меня не было. Может быть, я хлебнул эля вот настолько больше, чем нужно. — Папа вытянул большой и указательный пальцы, показывая излишек выпитого.
