Мэри Кайе - В тени луны. Том 2
Но тот факт, что ничего больше не могло быть предпринято против невесты комиссара в стенах дома, не исключало подобной возможности в то время, когда она находилась за его пределами, и Алекс был недоволен, что ее муж разрешает ей скакать верхом целыми днями в сопровождении одного лишь сайса. Ему уже удалось устроить своего человека на этот пост. Когда рядом с ней был Юзаф, он был уверен, что ничего дурного с ней не приключится, и после этого Винтер уже редко видела его, выезжая на прогулку перед рассветом.
Она была счастлива, когда покидала этот дом. Он принадлежал Конвею, который когда-то означал для нее детскую мечту о добре, прекрасном принце и романтической любви, а теперь превратился в ужасную пародию на того рыцаря. Кроме того, там было полно незнакомцев — людей, чьи лица были теперь ей знакомы, но которые все равно оставались чужими. Громкоголосые мужчины и оглушительно смеющиеся женщины заставляли ее чувствовать себя неуверенной, юной, неуклюжей и внушали ей холодную неприязнь. Джош Коттар — грубый, вульгарный богач, сделавший состояние на пиве и армейских контрактах; майор Уилкинсон — краснолицый, со стеклянными глазами, пьяно-сентиментальный тип, да и другие не лучше. Не говоря уже о Джохаре, сестре Ясмин с хитрыми глазами и завуалированным высокомерием. Но иногда, в сумерках, там появлялась тоненькая белокурая девушка в странном старинном платье…
Винтер нечасто видела эту девушку и только, когда была особенно утомлена и измучена. Часто ей казалось, что она слышит кого-то, хотя в комнате никого не было. Этот дом отличался от других домов. Когда в комнатах горел свет, и в них были ее муж, слуги или гости, они казались обыкновенными. Декорация для людей, заполнявших их. Но в редких случаях, когда она оставалась в одиночестве, они выглядели по-другому. Тогда в пустых комнатах появлялся кто-то еще. Винтер проходила через открытую дверь в молчащую комнату, и там кто-то был. Кто-то, кого спугивало ее появление. Пугалась не она, а тот, другой, кто мог — она была в этом уверена — чувствовать ее несчастье, отчаяние и напряжение, и был этим встревожен. Иногда она даже слышала голоса. Не шепот, а словно они доносились издалека, и все же были в нескольких шагах от нее. Однажды она подумала, что расслышала несколько слов, ясно произнесенных: «Здесь кто-то несчастен. Словно, словно это Я!». Это было странно.
Но однажды ночью она услышала совсем другой шепот.
Это было в самом начале Нового года, и Винтер проснулась от холода. Она спала одна на широкой кровати, потому что Конвей перешел спать в свою старую комнату и лишь изредка посещал ее. Весь день шел дождь, но к закату небо прояснилось, и теперь луна стояла высоко и светила в окна ее комнаты. Винтер села и протянула руку за пуховым одеялом, обычно лежавшим в изножье кровати, но его там не оказалось, и она вспомнила, что с вечера забыла взять его из гардеробной.
Она выскользнула из постели дрожа и, накинув на плечи легкую кашмировую шаль, пересекла комнату и распахнула дверь в гардеробную. Она оставила одеяло на диванчике возле двери в ванную комнату и уже хотела было взять его, когда уловила чей-то шепот, замерла и прислушалась: на мгновение ей показалось, что это все те же призрачные голоса, которые так часто представлялись ей раньше.
Шипящий звук имел еле слышное, но вполне различимое эхо и, казалось, доносился из ванной, дверь в которую оставалась открытой. Винтер стояла, сжимая в руках одеяло, дрожа и немного испугавшись, пока вдруг не поняла, что разговор идет на хинди и что призрачное эхо рождалось из-за толстой каменной заслонки трубы, по которой уносилась вода из ванны. Кто-то говорил по другую сторону дальней стены ванной комнаты, невидимый и неслышимый в доме, но не догадывающийся, что выход трубы сыграл роль слуховой трубки, через которую его тихий шепот доносился до резных сводов ванной.
Винтер уловила булькающий звук трубки-хуках и предположила, что это Данде Хан, ночной сторож, проводящий долгие часы с бодрствующим приятелем, из слуг. Неожиданно ей захотелось совершить детскую шалость — впервые за три месяца — прокрасться в ванную и завыть в водопроводную трубу. Стена без окон была скрыта в черной тени, и подобный звук, донесшийся ниоткуда, напугал бы старого Данде Хана. Но она тут же отказалась от этой мысли, представив, как весь дом проснется от пронзительных криков ужаса, и хотела было уже уйти, когда в тишине снова зазвучал тихий бестелесный голос:
— Он будет на Чатуке или Шалини, потому что Орел потерял подкову. В общем, кто-то из них покажется среди полей.
Винтер застыла и прислушалась. Так звали лошадей капитана Рэнделла. Неужели эти люди в темноте слепой стены говорили об Алексе Рэнделле? Она напряженно подождала, прислушиваясь, потом заговорил второй голос, менее отчетливо, но все же довольно разборчиво:
— А как же Нияз Мохаммед Хан? Рэнделл-сахиб почти никогда не обходится без него.
— Все уже подготовлено. Думаю, сейчас он страдает от легкого недомогания. Только легкого — было бы неразумно вызывать ненужные подозрения — но достаточного, чтобы продержать его в кровати весь день. А у сайса больная рука. Думаю, сахиб будет в одиночестве.
Когда заговорил второй, Винтер подумала, что он отошел подальше, потому что едва могла разобрать слова. Она обнаружила, что дрожит, но уже не от холода, и продвинулась в темноту, нащупывая каждый шаг вытянутой рукой. Оконные ставни были закрыты, и ни единый лучик света не проникал в темную ванную. Она приникла ухом к полу, на уровне которого пролегала труба, и теперь голоса лились ей прямо в ухо:
— А что, если он не поскачет по дороге в Чанвар?
— Поскачет. Было сообщение, что Мохаммед Афзал распахал берег канала для своих полей, и, сидя возле двери конторы, я слышал, как он сказал комиссару-сахибу, что отправится утром посмотреть, не подтвердится ли сообщение. А, насколько я знаю, чтобы добраться до Чанвара, он должен пересечь нуллах[2] рядом с деревьями. Для всадника другой дороги нет. Это будет несчастный случай.
— Но… вдруг мне не удастся, — голос дрогнул то ли от холода, то ли от страха.
— Ты не промахнешься. Ребенок не смог бы промахнуться. Помни, там также будет Механ Лал. Найдется свидетель, чтобы рассказать, что лошадь сахиба испугалась, чему все поверят, ведь он уже падал с лошади три месяца назад и разбивал голову. Когда лошадь несет человека, запутавшегося ногой в стремени, трудно потом установить истинную причину его гибели. Я уже видел подобное в своей жизни.
Другой голос проворчал:
— Но почему не ружье или нож?
— Чтобы нас поймали? Нет. Кроме того, мы не хотим открытого убийства. Если он будет убит в открытую, может пойти слух, что в Лунджоре неспокойно, и тогда, кто знает, ангрези[3] пошлют сюда свой полк, что нам совсем ни к чему. Его смерть должна выглядеть, как несчастный случай. Это приказ, который мы получили.
