Эмма Уайлдс - Немного скандала
Смотреть на раздевающуюся женщину было изысканным чувственным удовольствием. Хотя обычно, когда это делалось в его присутствии, раздевание было прелюдией к одному из его любимых удовольствий… Тонкие пальчики порхали над застежками платья, и вскоре, зашуршав шелком, оно сползло с ее бледных плеч. Она сделала шаг, выбираясь из вороха ткани. Теперь на ней была только тонкая кружевная сорочка, и в свете мерцающего огня лампы ее тело отливало золотом и слоновой костью.
«Если я джентльмен, — напомнил он себе, — мне следует отвернуться».
Бал оказался скорее кошмаром, чем удовольствием, и леди Эмилия Паттон сбежала, как только представилась возможность, прибегнув к обычному — и довольно честному — предлогу. Она подняла с пола бальное платье, расправила и аккуратно разложила на резном стульчике возле камина. Когда карета привезла ее домой, она решила, что не станет будить горничную и насладится редкой возможностью хоть несколько минут побыть наедине с самой собой, прежде чем лечь спать. Никто не сочтет это за странность: она делала так и раньше.
— Вот убить собственного отца — это преступление, не так ли?
Не то чтобы она действительно вознамерилась его придушить. Просто образное выражение. Но сегодня вечером, когда отец буквально толкнул ее в объятия графа Уэстхопа, она чуть не совершила то, о чем и подумать было страшно. Отказаться танцевать с его сиятельством, тем самым унизив его и бросив вызов отцу на глазах у всего общества!
Вместо этого она, сжав зубы, пошла танцевать с самым красивым, самым богатым и невероятно скучным холостяком, завиднейшим женихом в высшем свете.
Он принял это за поощрение, а ей совсем этого не хотелось.
Графу даже достало наглости — или глупости — переврать цитату из Рабле, когда он принес ей шампанского. Сказал с самодовольной улыбкой, передавая бокал: «Жажда приходит во время еды… но питье прогоняет аппетит».
Единственное, что она могла для него сделать, так это не поправлять его, хотя он все понял не так. У нее засосало под ложечкой при мысли, что он вовсе не хотел показаться невоспитанным. Просто не очень умен! Однако она не смогла удержаться, чтобы не спросить самым учтивым тоном: может быть, он принес ей шампанского потому, что считает ее полноватой? Ее слова так смутили беднягу, что он, извинившись, выбежал из зала. Так что остаток вечера прошел не так уж плохо.
В одной сорочке Эмилия подошла к дверям балкона и распахнула их, чтобы сделать глоток свежего воздуха, хотя на улице было довольно прохладно. Развязала ленты сорочки, спустив ее с плеч. Ночная прохлада заставила отвердеть соски. В бальном зале было невероятно душно, а у нее иногда возникали затруднения с дыханием — это недомогание преследовало ее е детства. Свежий воздух наполнил легкие, и это казалось ей райским блаженством. Так она и стояла, непроизвольно закрыв глаза. Легкое головокружение прекратилось, и сопутствующий ему страх ослабил хватку, но она все еще чувствовала некоторую слабость. Отец настоятельно советовал держать в тайне свое недомогание из убежденности, что никто не захочет жениться на женщине, которая то и дело начинает задыхаться непонятно отчего.
Она сделала медленный вдох, затем выдох. Да, слабость отступала…
Не было ни шума, ни движения, но девушку вдруг пронзило ощущение, внезапное инстинктивное ощущение, что за ней наблюдают. Потом сильная мужская рука схватила ее за локоть.
— Вам нехорошо?
Открыв, глаза, Эмилия увидела, что над ней склонилась высокая фигура. Тихо вскрикнув, она быстро натянула сорочку до самого горла, чтобы закрыть полуобнаженную грудь. К ее изумлению, скрытая в тени фигура заговорила, снова, и у нее оказался звучный голос образованного человека.
— Сожалею, миледи, что напугал вас. Тысяча извинений, но мне показалось, что вы вот-вот упадете в обморок.
Эмилия подняла на него глаза, в равной степени пораженная как его учтивыми манерами и словами, так и тем фактом, что мужчина оказался на ее балконе. У незнакомца были черные как смоль волосы, и даже скудного света луны хватало, чтобы увидеть, какие они блестящие. Темные, как ночь, глаза смотрели прямо на нее.
— Я… я… — начала она заикаясь.
«Тебе следует закричать», — предложил внутренний голос, но тревога и удивление сковали ее. Кажется, закричать она была решительно неспособна.
— Вы пошатнулись, — сообщил загадочный посетитель, как будто это могло хоть что-то объяснить. Темные дуги бровей сошлись, между ними прорезалась морщинка. — Вы нездоровы?
Она наконец обрела голос, хотя бы отчасти, и свистящим шепотом ответила:
— Нет, только голова немного закружилась. Сэр, а вы что здесь делаете?
— Может быть, вам лучше прилечь?
И к ее изумлению и стыду, он подхватил ее на руки так легко, словно она была ребенком, и внес ее в комнату, осторожно уложив на постель.
Наверное, это только странный сон?
— Что вы здесь делаете? Кто вы? — требовательно спросила она. Не очень-то у нее вышло, половину слов она невнятно пробормотала, хотя страх уже уступал место острому любопытству. Даже в этом скудном освещении она видела, что мужчина хорошо одет. Прежде чем он выпрямился, она успела уловить аромат дорогого одеколона. Галстук отсутствовал, но покрой темного сюртука был безупречен, а бриджи в тон и высокие сапоги никак не относились к разряду предметов одежды, которая, по ее мнению, подобало обычному грабителю. Классические черты лица, прямой нос и твердо очерченный подбородок. А таких темных глаз ей еще не приходилось видеть!
Он действительно столь высок, или ей кажется, потому что он стоит, а она лежит, распростертая на постели?
— Я не причиню вам вреда. Не волнуйтесь.
Легко ему говорить! Боже правый, он ведь в ее спальне, ни больше ни меньше!
— Вы забрались в чужой дом.
— Действительно, — согласился он, склонив голову.
Неужели он вор? Непохоже. Смущенная Эмилия села на постели. Она чувствовала себя такой беззащитной, лежа перед ним полураздетая, со спутанными волосами.
— Отец почти не держит денег в сейфе здесь, в доме.
— Разумный человек. Я и сам следую этому правилу. Но мне не нужны его деньги, если вас это успокоит. — Незнакомец сверкнул белоснежной улыбкой.
Вдруг она поняла, что узнала его. Теперь положение обрело совсем уж невероятный поворот. Он не был одним из её хороших знакомых. И не принадлежал к числу тех многочисленных джентльменов, с которыми она успела протанцевать с начала сезона. Тем не менее она его уже видела.
А он наверняка видел ее. И вот теперь она сидит тут, таращит на него глаза как дурочка, и на ней только тонкая кружевная сорочка, вырез которой она придерживает дрожащей рукой. Краска стыда бросилась ей в лицо, шея и щеки жарко запылали. Она чувствовала, как кровь приливает к тыльной сторону ладони, прижатой к груди.
