Барбара Картленд - Скрытное сердце
– О миссис Бутл, – воскликнула Сильвия в отчаянии, и ее глаза медленно стали наполняться слезами.
Миссис Бутл поспешно взяла чайник.
– Ну не надо так расстраиваться, дорогая. Все утрясется рано или поздно. Ну же, выпей еще одну чашечку чая. Ну-ну, успокойся. Сходи, завари еще чайку и, кстати, посмотри, как там мясной пирог.
– О Господи! Надеюсь, он не сгорел! – в испуге воскликнула девушка.
Она вскочила и, схватив чайник, побежала на кухню. Миссис Бутл посмотрела ей вслед.
– Хорошая девушка, – задумчиво произнесла она тем тоном, которым говорят люди, привыкшие открыто высказывать свое мнение. – Но слишком уж красивая.
Лучше уж ей жить в доме викария, хотя там будет нелегко. – Затем, услышав, что девушка возвращается, миссис Бутл оживилась и нарочито громким голосом сообщила: – У меня есть идея, дорогая! Она только что пришла мне в голову. Не хочу тешить тебя напрасными надеждами, и вообще, возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что это как раз то, что тебе нужно.
– О чем вы говорите, миссис Бутл? Ради Бога, скорее скажите, – воскликнула Сильвия, ставя чайник на стол.
– Мне не хотелось бы, очень много распространяться об этом. Видишь ли, одна леди, достойнее которой я никогда не встречала, сказала мне кое-что на прошлой неделе. И вот сейчас я вспомнила об этом. Вот ее слова: «Бутл, если что-нибудь случится со мной, я прошу тебя найти кого-нибудь такого же надежного, как ты – эта леди всегда так щедра на похвалу, – чтобы он доставил Люси, – это ее маленькая дочь – по определенному адресу. Это очень важно, Бутл». Я почти забыла о просьбе этой достойной леди, так как ничто не предвещало ухудшения ее состояния. Но сегодня утром, как раз после того как я получила записку о том, что нужно зайти к вам, я встретилась на улице с доктором и остановилась, чтобы поговорить с ним. После сообщения о смерти твоей матушки он сказал мне, что состояние миссис Кэнингэм сильно ухудшилось, что у нее снова плохо с легкими и что он ничем не может ей помочь. А еще он сказал, что не удивится, если не сегодня-завтра она умрет. Веришь ли, я была просто потрясена, потому, что совсем не ожидала услышать что-либо подобное. «Неужели все так плохо, доктор?» – воскликнула я, и он только кивнул в ответ. Он попросил меня при первой же возможности навестить миссис Кэнингэм, потому что на ее служанку, эту дурочку, нет никакой надежды. Я пообещала ему, что, как только у меня будет свободная минутка, обязательно схожу к этой бедной леди.
– Вы считаете, что она доверит мне свою маленькую дочь? – спросила Сильвия. – Что-то не верится.
– Кто знает, – загадочно промолвила миссис Бутл. – Иногда в жизни происходят такие вещи, которых мы никак не ожидаем. И позволь мне дать тебе один совет, дорогая. Если ты хочешь чего-то добиться в этой жизни, то не должна упускать ни единого шанса, который тебе дает судьба. Я сколько раз говорила мистеру Бутлу: «Ну вот, Фред, ты опять упустил свой шанс!» Так-то он человек верный и надежный, но не видит дальше своего носа. Нет в нем, право, никакого воображения. Но вернемся к тебе, дорогая. Если ты понравишься, миссис Кэнингэм, этой леди до мозга костей, и если Люси привяжется к тебе, то твоя жизнь может сильно измениться.
– О, миссис Бутл, как это прекрасно. Невозможно поверить, чтобы так случилось. Прошу вас, узнайте обо всем, может быть, вы сможете помочь мне?
– Вот что я сейчас сделаю, – сказала решительно миссис Бутл. – Я пойду к ней и возьму тебя с собой.
– Нет, нет, я не могу, – возразила Сильвия. – Я, в самом деле, не могу. Что она подумает. А потом, мама… – Девушка подняла глаза.
– Если миссис Кэнингэм действительно так больна, как сказал сегодня утром доктор Доусон, то тебе нужно увидеться с ней, как можно скорее, – заметила миссис Бутл. – А что касается твоей матушки, она уже не сможет возразить – да она, и не стала бы, будь она жива, бедняжка; она ведь, несомненно, желала добра своей дочери.
– Нет ничего страшнее, чем жизнь у дяди Октавиуса, – задумчиво произнесла Сильвия.
– Вот и не упускай свой шанс, – заметила миссис Бутл. – Иди-ка быстренько наверх и надень свою лучшую одежду. Да прихорошись и приведи себя в порядок. И не обязательно надевать черное, – добавила она, заметив, как Сильвия потянулась было за юбкой, лежащей рядом на стуле. – Мало кто в городе знает, что у тебя умерла мать, да и темно уже. Кто тебя увидит? А миссис Кэнингэм никого не знает в вашем квартале. Да и вообще она всегда вела очень замкнутый образ жизни. Так что поспеши, дорогая. Делай так, как я говорю, а я пока полакомлюсь пирогом.
Сильвия послушно взяла масляную лампу, стоявшую на окне в холле, прибавила света и медленно пошла наверх. Дойдя до второго этажа, она остановилась, затем, сделав явное усилие над собой, вошла в комнату, где лежала ее мать.
Она стояла у края кровати и смотрела на застывшую фигуру. Миссис Бутл сказала правду: Мэри Уэйс была прекрасна. И она выглядела так, пожалуй, впервые в жизни. Только сейчас Сильвия заметила, как сильно она похожа на мать. Такие же нежные и совершенные черты лица, такой же высокий лоб и красивые брови. Но за время болезни у матери уже появилась преждевременная седина, и волосы стали тусклыми, в то время, как у Сильвии они были золотистыми, как спелая пшеница, и блестели в свете лампы. Девушка постояла так несколько мгновений, глядя на покойную, потом шепотом произнесла:
– Помоги мне, матушка. Помоги, где бы ты ни была сейчас. Я не хочу ехать к дяде Октавиусу.
Затем отошла от кровати и, тихо прикрыв за собой дверь, направилась в свою комнату. Она была узкая, как вагон, холодная зимой и душная летом, а кроме того, ее трудно было назвать местом уединения, потому что сквозь стенку из коридора постоянно доносились голоса. И все же именно здесь Сильвия проводила те редкие счастливые минуты, когда могла расслабиться и побыть самой собой. Здесь она размышляла и просто смотрела на свое отражение в зеркале, висевшем над комодом красного дерева, думая о том, произойдут ли когда-нибудь изменения в ее жизни или все так и будет продолжаться с монотонной неизменностью до самой старости, когда уже ничто не будет волновать.
Иногда ее преследовали дерзкие мысли о том, что могло бы быть, если бы она осмелилась проявить характер и бросить вызов обстоятельствам, как это делали другие. Но она всегда знала, что это всего лишь больное воображение человека, чей ум лишен какой-либо пищи и отягощен одними и теми же, тяжелыми думами. Она пыталась молиться, но и молитва не приносила ей облегчения, потому что религия всегда ассоциировалась у нее с дядей Октавиусом.
В этой комнате Сильвия познала одиночество. Одиночество, которое нельзя описать словами, одиночество, которое временами даже, более невыносимо, чем сейчас, когда она осталась одна на всем белом свете, потому что, то было одиночество души, лишенной надежды.
