Шерон Пейдж - Вовлеченные в грех
Энн никогда не приходилось выступать в роли соблазнительницы и заставлять мужчину делать то, что он не хочет.
Пять лет назад герцог тоже не захотел ее. Но теперь она должна выиграть: от этого зависела ее жизнь.
— Я хочу доставить вам удовольствие. — Дразнящим движением Энн провела рукой по обнаженному бедру герцога. — Ничего более.
— И вознаграждение, — сухо подчеркнул герцог.
— Я должна зарабатывать себе на жизнь, — согласилась Энн. — Но ведь вам нужен секс после столь долгого воздержания.
— Я напал на тебя, глупая девчонка. Разве это не напугало тебя? Или у тебя не хватает ума, чтобы понять, кто я такой?
— Вы раненый…
— Вот черт! — Герцог схватил ее за руки, оттолкнул и быстро отступил на шаг назад. Ударившись бедром о кресло, он даже глазом не моргнул. — Тебе известно, что делают раненые животные, или прежде ты не встречала такого зверя, как я? Мы кусаемся. Мы можем убить.
— Тем не менее вы не причинили мне боли. — Нет, она знала, что такое быть по-настоящему избитой и раненой. Если она сжимала зубы, разбитую челюсть все еще пронзала боль. От пощечин Мадам до сих пор болело лицо. На груди и спине остались фиолетово-желтые синяки от ударов, нанесенных мерзавцами из личной охраны Мадам Син. Единственным спасением для Энн было то, что герцог не видел всего этого.
Всякий раз, ощущая боль от побоев, Энн помнила, что смотрит в лицо смерти. Какая разница, от чего умирать: от рук этого человека, от правосудия или от голодной смерти? На самом деле герцог — ее последняя надежда на выживание.
— Как вы предпочитаете заняться любовью, ваша светлость? — спросила Энн, заставив себя на октаву понизить голос. — Может быть, резко и быстро, с взрывной кульминацией в конце? Или медленно и чувственно? Можно пару часов неспешно проникать в мое тело упругой плотью.
— Черт… Черт… Черт! — Дыхание герцога стало прерывистым. Когда взгляд Энн скользнул по его телу ниже пояса, стало понятно, что с ним делали ее предложения и собственное воображение.
— Ладно, — отрезал герцог.
— Вы хотите заняться любовью? — Энн не верила своим ушам.
— Да. Я подозреваю, что это единственный способ избавиться от вас.
На мгновение губы герцога растянулись в усмешке, но потом снова сомкнулись мрачной линией.
Энн решилась на следующий шаг. Она облизнула пересохшие губы и спустила платье еще ниже, чтобы выставить возвышавшуюся над корсетом грудь. Она потянула вниз тонкую сорочку и полностью открыла ее.
— Как вы предпочитаете делать это, ваша светлость? — с притворной самоуверенностью спросила Энн. — Можете делать все, что хотите.
Глава 2
— Любовь моя, — герцог провел рукой по спутанным волосам, — я понятия не имею, чего хочу. Эштон ведь сказал тебе, что все это было очень давно.
Энн плавно приблизилась к нему, опустила ресницы, стараясь выглядеть соблазнительной, но потом вспомнила, что с герцогом такие трюки не пройдут. Тут надо использовать голос и прикосновения. В полуобнаженном виде она чувствовала, себя немного неловко, хотя сам герцог был совершенно голым и нисколько не смущался по этому поводу. Энн прильнула к нему, прижимаясь грудью к его груди, а он положил ей руки на талию. И не успела Энн издать умелый стон, как его руки пришли в движение. Он обхватил ее правую грудь, осторожно сжал сосок, перекатывая его между большим и указательным пальцами.
Энн затаила дыхание. Обычно, когда играли с ее сосками, она ощущала боль, поэтому отключала чувства, как только там оказывались руки мужчины. Но сейчас она не могла позволить себе отключиться и быть мыслями где-то далеко. Ей необходимо сосредоточить внимание на герцоге, отслеживать каждое его движение и угадывать каждое его желание. Она должна вести себя с ним безупречно, чтобы он захотел оставить ее.
— Может… Может, вы хотите пройти в свою спальню? — предложила она, чувствуя, как взволнованно звучит се голос. Надо успокоиться. В конце концов, ей известно, что его не интересуют неопытные женщины.
Он перестал сжимать ее сосок и перешел к нежным поглаживаниям. Это было… приятно.
— Мы сделаем это здесь, ангел мой. Мы ведь находимся в моем кабинете, да?
— Да, — нахмурилась Энн, услышав странный вопрос. Ведь, даже ничего не видя, он должен был это знать.
— Хорошо. Я на секунду встревожился, что лишился чувств в коридоре и ласкал твою грудь на виду у прислуги.
— Вы действительно не знали, где мы находимся? — вздрогнула Энн.
— Я просто хотел убедиться. Ведь в коридоре не было бы кресла, ведь так? Если только я не выбросил его туда.
Выброшенное в коридор кресло?
— Дело в том, ангел мой, что мир для меня — сизая пустота. — С этими словами он вдруг ущипнул ее сосок.
Энн ойкнула.
— Тебе не нравится это? Прости, — хрипло сказал герцог. — Может, тебе не хочется заниматься любовью со слепым?
Герцог был сердит, озлоблен и уязвим, поэтому нападал без причины. Такие мужчины пугали Энн. Но герцога, с его ранами и слепотой, она понимала. Его состояние не беспокоило и не пугало ее, как некоторых других. Когда-то ее родной дедушка тоже ослеп.
— Ваша светлость, — твердо сказала Энн, — вы потеряли зрение в сражении, и я никогда не стану относиться к вашей слепоте как к физическому недостатку.
— Не станешь? — Герцог наклонился и коснулся губами ее груди. — И все же я не могу отыскать твой сосок, не совершив множество неуклюжих движений. — Язык герцога лизнул грудь Энн, и она задрожала от покалывающих ощущений внизу живота. Обычно ничего такого она не испытывала.
— Ваш поиск доставляет мне удовольствие, — прошептала Энн.
Его язык коснулся набухшего от горячих и влажных прикосновений соска, и он обхватил его губами. Сосок стал твердым и почти пульсировал от чувственных ласк. У Энн подогнулись колени, и, чтобы устоять на ногах, она уцепилась за бедра герцога.
Никогда прежде она не была… в таком разладе с самой собой, такой странной и безрассудной, когда мужчины ласкали ее тело перед тем, как овладеть ею. В борделе она всегда контролировала себя с мужчинами и всегда в совершенстве исполняла свою роль. Это уберегало ее от наказаний Мадам. Сейчас она должна руководствоваться разумом.
Чтобы доказать, что она управляет ситуацией, не собираясь терять самообладание или поддаваясь необычному головокружительному чувству, Энн издала страстный стон. Один из самых лучших в ее арсенале.
Герцог нежно гладил ее ягодицы и кончиком языка ласкал сосок. Внизу живота Энн почувствовала необычное… жаркое, болезненное ощущение. С внезапным приступом грусти она заметила, как герцог закрыл глаза. Неужели это потому, что ему не хочется помнить о своей слепоте, когда он прикасается к ней?
С ее губ сорвался тихий стон. Тот, который она не планировала. Настоящий. Он был слишком писклявым, и в нем совершенно отсутствовала страсть.
— Если я займусь любовью с тобой, — герцог оторвался от груди Энн, чтобы сделать вдох, — мне бы хотелось знать твое имя, ангел мой.
Энн. Звучит так скучно. В любом случае ее имя сообщили сыщикам с Боу-стрит, которых вызвали после смерти Мадам. Она должна назвать герцогу фальшивое имя. Новое имя для новой жизни.
— Сэриз[1], — пробормотала Энн. Это был цвет, который выбрала для нее Мадам. Скандальный ярко-красный. Теперь она должна вести себя подобно бесстыдной шлюхе, которая охотно носит красное шелковое платье и грудью упирается в мужчину, чтобы привлечь его внимание.
— Восхитительно, — шепнул в ответ герцог и обхватил губами сосок ее левой груди. Энн так и не поняла, к чему это относится: к ее имени или к соску.
Он с невероятной настойчивостью посасывал ее грудь, закрыв глаза с длинными черными ресницами, и это вызвало в ней невероятно сильные ощущения. Энн хотела быть бесстыдной, но вместо этого оцепенела и напряглась. Это уже не доставляло удовольствия, но она прикрыла глаза и терпела. Останавливать его нельзя, нельзя разрушать очарование. Ей нельзя сердить и раздражать его.
Он отпустил ее грудь, и Энн облегченно покачнулась, пока он не переместился к правой груди. Большая рука герцога обхватила ее снизу и стала нежно ласкать. Энн знала, что он хочет услышать доказательство того, что делает ей приятное. Она издала еще один запланированный стон, отлично подходивший к данной ситуации. Хриплый, с нотками удивления, как будто благодаря ему она испытала восторг, которого не знала прежде. И, по правде говоря, эта ласка была… приятной.
— Нравится? — Его светлость наградил Энн хриплым смешком.
— О да. — Ей хотелось, чтобы он думал, будто все, что он делает, превосходно. На розовых ореолах ее сосков блестела влага. Отделанный кружевом лиф платья был зажат между их телами, в тело Энн впивался корсет. — Вы хотите раздеть меня?
— В этом нет необходимости. — Герцог вздернул подбородок. — Шторы опущены? В комнате темно?
