Девушка с характером - Анне Якобс

Смех Йордан напоминал блеяние.

– Замуж хочешь? За Роберта? Так он ведь уже отец или как?

– Ну да. И не надо так кудахтать.

– Смотри-ка. Замуж. За Роберта. Настоящая семья…

– Смейтесь-смейтесь! – гневно сказала Августа. – Еще посмотрим.

– Ты думаешь, он такой глупец, что женится на тебе?

Августа прикусила язык, потому что от злости чуть не выдала тайну. У Роберта не будет выбора. Ей известно кое-что такое, что будет стоить ему места.

16

Утреннее небо было безоблачно-голубым, как летом, только глубже и с холодным блеском. Снежная корка на деревьях и парковой лужайке так сверкала в косых солнечных лучах, что было больно глазам. Ночью ударил сильный мороз, и сейчас, несмотря на яркое солнце, тоже было холодно. К всеобщей радости обитателей виллы белое великолепие обещало сохраниться в течение всего Рождества.

– Ну иди уже, – проворчала повариха, обращаясь к Мари. – Закончишь, когда вернешься.

Мари положила очищенный картофель в кастрюлю и встала помыть руки. Всякий раз, идя к госпоже, Мари испытывала угрызения совести, потому что ее работу делал кто-то другой. Вместе с тем пребывание наверху было для нее чем-то необъяснимо дорогим, этакой робкой попыткой заглянуть в мир, о существовании которого она раньше не подозревала. Мир, о котором можно лишь мечтать, потому что представить себе такую красоту в действительности невозможно.

Как назло, на служебной лестнице ей попалась Йордан. Она несла вниз какие-то вещи хозяйки, видимо, чтобы удалить с них пятна. У камеристки для этого был целый арсенал бутылочек и растворов, действие которых она держала в строгом секрете.

– Ах, их превосходительство прекрасная Мари из «Семи Мучениц» собственной персоной, – язвительно проговорила она. – Как они пожелают нарисовать себя сегодня? В образе герцогини? Или уличной девки? А может, обнаженной – знаем мы этих художников…

Мари не удостоила ее ответом. Конечно, они завидовали, и больше всех Йордан, она и так терпеть не могла Мари. Когда молодая госпожа сказала родителям, что хочет пригласить Мари в качестве модели, поднялся шум. По словам Роберта, сильнее остальных протестовал хозяин дома и с порога отверг эту идею. Госпожа тоже не была в восторге от странной прихоти младшей дочери. Кто же вместо Мари станет работать на кухне? Но в итоге пошли на поводу у Катарины, помня о ее тонкой душевной организации. Мари вызвали в красную гостиную для разговора с госпожой Мельцер, от которой она услышала немало наставлений. Что эта особая обязанность не подразумевает никаких привилегий. Что не позднее вечера она должна доделать все, что не сделала в течение дня. Что ей не будут за это платить. Что обо всем, что происходит в комнате фрейлейн, она должна молчать.

– Входи!

Мари тихонько постучала в дверь, однако фрейлейн Катарина обладала тонким слухом. Мольберт стоял у окна, шторы раздвинуты. Фрейлейн всякий раз сетовала на «дурацкие» занавески, загораживающие свет в помещении.

– Садись к окну, Мари. И повяжи платок. Распусти волосы, пусть немного свисают на лицо. Да, так. Немного левее. Стоп. Вот так хорошо. Сегодня я буду рисовать тебя красками – на солнце твои волосы отливают желтым, красным и даже зеленым.

Поначалу Мари считала фрейлейн Катарину довольно необычной и задавалась вопросом, действительно ли у барышни в порядке с головой. Но постепенно стало понятно, что эта молодая женщина просто иначе видит мир. Как мы видим человека, который с одного ракурса красив и статен, но если он повернется другим боком, то станут видны безобразная бородавка или гноящийся глаз. Или разной высоты плечи.

На рисунках Катарины, если посмотреть на них внимательно, всегда проступала правда. Катарина не выдумывала, просто у нее был другой взгляд. Как сейчас с желтыми, красными и зелеными отблесками, которые она увидела в волосах Мари. И Мари верила, что эти оттенки в ее волосах действительно есть.

– Можешь взять блокнот. И сангину. Попробуй нарисовать так, как я тебе показывала вчера.

– Хорошо, барышня.

– Необязательно все время говорить «барышня», – пожурила Катарина Мари. – «Фрейлейн Катарины» вполне достаточно.

Мари взяла блокнот и карандаши и снова заняла свое место на стуле. Быть только моделью было достаточно скучно. Но Катарина охотно с ней общалась, их беседы давали Мари пищу для размышлений. Еще она могла рисовать. На настоящей бумаге, углем, сангиной или черной тушью. Уже одно это было заветной мечтой, которая на короткое время становилась реальностью. Мари чувствовала, что долго ее счастью продлиться не суждено. Но коль скоро такая возможность была, Мари ухватилась за нее обеими руками.

– Мари, у тебя талант! Если будешь и дальше упорно трудиться, возможно, из тебя получится настоящая художница. Вот, например, эта тень. Кто тебя так научил?

– Но ее же видно.

Конечно, она понимала, что фрейлейн Катарина была склонна к преувеличениям. Из Мари Хофгартнер никогда не выйдет художницы. Да и к лучшему. Хотя госпожа и расхваливала художников на все лады. Этот Микеланджело, Катарина показывала толстую книгу с его картинами, для фрейлейн он был следующим после Бога. Мари это казалось кощунством. Хотя бы потому, что он бесконечно рисовал голых людей. Но репродукции все равно были превосходными. И больше, и красивее, чем все, что Мари видела раньше.

Госпожа постоянно ее расспрашивала. О сиротском приюте, о работе швеи, о жизни у других хозяев. При этом делала весьма странные замечания. Что быть независимой прекрасно. Что человек становится сильнее, когда он противостоит трудностям. И что зарабатывать на жизнь самому куда лучше, чем жить в роскоши на вилле.

– Ведь получать деньги от кого-то унизительно, – рассуждала она. – Зачем я живу на свете? Чтобы быть красивой и демонстрировать благородную осанку. А еще от меня ждут такого замужества, которое бы упрочило наше общественное положение и папин бизнес.

Она полагала, что лишь искусство может сделать ее жизнь сносной. Мари, если бы могла себе позволить, подняла бы ее на смех. Эта молодая женщина жила в доме-сказке, у нее были собственная, прекрасно обставленная комната и чудесные платья. Она не мерзла зимой и не голодала. И она жаловалась. И что такого в том, чтобы выйти замуж за человека своего круга? За того, который может предложить ей благополучную и беззаботную жизнь? О таком счастье Мари не смела даже мечтать.

– Я наблюдала за тобой, Мари. И часто тобой восхищалась. Тем, как ты умеешь себя поставить. Как бы это сказать? Ты всего-навсего помощница на кухне, но тебе удается сохранять достоинство. Ты не позволяешь втаптывать себя в грязь.

– По-другому я не умею, госпожа. Или уважаешь себя, или опускаешься на дно. Тот, кто