Горький берег солёного моря (СИ) - Крылова Татьяна Петровна

— Как поживает Вениамин Степанович?

Купец тяжело вздохнул и едва слышно произнес:

— Помер уж полгода как. Спился.

После этого в гостиной повисло грустное молчание, и Анна с отцом были даже рады, что дверь резко открылась и на пороге появился Мелентий.

— Так и думал, что найду тебя здесь. Вы уж простите, Трофим Георгиевич, но вынужден похитить у вас эту красавицу.

— Да, что уж тут извиняться? Дело молодое — я понимаю, — усмехнулся отец.

Поднявшись, он подошел к Анне, поцеловал ее в лоб, даря свое благословение, пожал руку графу и с поклоном вышел.

— Ночь уже на пороге. Идем?

Анна непонимающе посмотрела на мужа.

— Нам пора удалиться в наши покои, — пояснил Мелентий.

Не дожидаясь ответа, он взял жену за руку и вынудил подняться. Наверное, он почувствовал (не мог не почувствовать!), как дрожит девушка, потому что, притянув ее к себе за талию, поцеловал в щеку и прошептал в самое ушко:

— Не бойся. Все будет хорошо…

Но Анна не могла успокоиться. За весь день она ни разу не подумала о ночи, и теперь неотвратимая реальность пугала ее еще сильнее, чем после свадьбы с князем Леонидом. Должно быть, тогда она подсознательно понимала, что ничего страшного не случится. Но в этот раз девушка не могла придумать ни одной веской причины для отмены первой брачной ночи.

И вот они уже в спальне. Мелентий — молодой, красивый, любимый и немного пугающий своей пьяной уверенностью — стоит позади Анны. Пальцы мужчины ловко скользят по шнуркам и застежкам, приближая тот миг, когда свадебный наряд упадет с плеч его жены.

Когда это произошло, Анна закрыла глаза и инстинктивно свела на груди руки, не готовая к тому, что кто-то увидит ее без одежды. Она услышала, как усмехнулся Мелентий. Почувствовала, как горячие пальцы обвили ее запястья и медленно развели руки в стороны. Почувствовала, как на миг стала свободной! Чтобы в следующий миг вновь оказаться в плену этого жара. Девушка вздрогнула.

— Ну, будет тебе… Я не обижу… — прошептал Мелентий.

Он легко подхватил ее и положил на кровать. Погладил рукой по щеке, коснулся холодных губ. Провел кончиками пальцев по груди, потом ниже и ниже, и ниже…

Анна резко дернулась, когда он стал задирать юбку. Едва удержалась, чтобы не закричать и не ударить мужа…

Потом услышала шорох его одежд…

Ощутила горячее прикосновение…

Внезапная острая боль пронзила ее! Анна прикусила губу, пытаясь сдержать слезы и не дать понять Мелентию, что все происходящее…

А потом она долго лежала на кровати, делая вид, что спит, прислушивалась к дыханию мужа. Сначала глубокое и шумное, оно постепенно становилось тихим, спокойным.

Девушка осторожно приподнялась. Убедившись, что граф спит, выбралась из кровати и направилась к двери. Олег обещал, что Фаина отправится с ней в новый дом, но сегодня ее горничной еще не было в усадьбе. Поэтому Анна посчитала единственным выходом для себя обратиться за помощью к Марфе Ивановне. Девушка не сомневалась, что по-женски экономка поймет и поддержит ее.

Анне хотелось поскорее помыться, смыть с себя даже память о прикосновениях Мелентия к своему обнаженному телу. Дрожа от холода, стыда и страха, молодая графиня пробиралась по темным коридорам усадьбы. На ощупь она нашла ручку заветной двери, надавила на нее, молясь, чтобы не раздался скрип…

Но комната оказалась совсем не той, какую она искала. Это было давно заброшенная спальня, в которой вся мебель была закрыта чехлами. Анна собралась уже было закрыть дверь, но вдруг взгляд ее упал на картину, висевшую на стене возле окна. Изображение — портрет молодого мужчины — было хорошо различимо в лунном свете.

Девушка подошла ближе. Остановилась, не веря собственным глазам. Сделала еще шаг и… громко вскрикнув, упала на пол, дрожа всем телом и заливаясь слезами: с портрета в незнакомой комнате на нее смотрел ее Васенька.

Глава 17 (Василий)

Зима выдалась особенно ветреной и дождливой. Стоя на террасе и наблюдая, как хрустальные нити тянутся от карниза к земле, Василий подумал, что пора бы уже весне побороться за свое место. Пора бы уже яркому южному солнцу разогнать своими жаркими лучами все эти серые облака, что пеленой закрывали синее небо. Пора бы уже теплому бризу доносить с моря солоноватый аромат. Пора бы уже всему смениться в лучшую сторону, и тогда, возможно, и ему больше не придется каждое утро просыпаться от навязчивой ноющей боли в правой руке.

Василий согнул руку в локте и посмотрел на бледные пальцы, чуть перепачканные в чернилах. Сжал и разжал несколько раз кулак, словно желая убедиться, что его конечность функционирует нормально. На миг боль утихла, но потом вся часть руки от локтя до запястья вновь предательски заныла.

Объяснить причину этой боли доктор Кло не смог, хотя за время, прошедшее со дня того памятного удара в челюсть Андрея Михайловича, внимательно осматривал Василия уже не один десяток раз. Рука не была травмирована, и все, что мог сделать Беллами, — это списать боль на самовнушение Василия Лаврентьевича.

Молодой человек вздохнул. С диагнозом друга он готов был согласиться: боль шла от головы и отпустить ее Василий попросту боялся. Ведь не будь этой боли, сын кузнеца вряд ли сумел бы посмотреть на свою жизнь со стороны. И ругая супруга госпожи Юлии за мягкотелость и "жизнь не своей жизнью", лже-граф вряд ли бы осознал, что и сам не живет не только своей, но и чужой жизнью.

С того дня, как Василий очнулся на кровати в доме госпожи Юлии, молодой человек только и делал, что ждал каких-то знаков, каких-то обстоятельств, каких-то событий, которые позволили бы ему забыть обо всем, сбросить чужую личину и вернуться на родину. Сам же он для своего возвращения не делал ничего. Даже тогда, когда обстоятельства складывались в его пользу, Василий умел найти причины, почему ему не стоит пользоваться этими обстоятельствами. В итоге, сын кузнеца так прочно запутался в сетях собственных обещаний и чужих ожиданий, что пришлось приложить не мало сил, чтобы хоть немного ослабить удушающие путы.

Василий вошел в дом, притворив дверь и оставив позади успокаивающий шум дождя. День клонился к закату, постепенно холодало. Молодой человек крикнул слугу, чтобы в кабинете губернатора развели камин. Дождавшись исполнения приказа, Василий сел за стол и принялся разбирать накопившиеся за день прошения.

Иван Константинович был уже слишком стар и слишком нездоров, чтобы заниматься делами лично. Поэтому год назад губернатор с большой радостью воспринял идею Василия помогать ему и по возможности вести дела.

— Боюсь только, хорошего из этого мало получится, — предупредил Василий. — Сами видите — с поместьем у меня дела совсем не идут в гору.

— Это ничего. Тут попроще. Тут я подскажу, — успокоил его губернатор.

Первый шаг был сделан успешно, и через пару недель Василий приступил к дальнейшему осуществлению своего плана. Нанеся в очередной раз дружеский визит госпоже Юлии и Андрею Михайловичу, молодой человек посетовал, что опасается за здоровье и жизнь губернатора. И за судьбу их колонии, потому как непонятно, кто после Ивана Константиновича станет ими командовать. А видеть в роли губернатора постороннего человека совсем не хотелось бы…

— Разве вы сами не метите на это место? — открыто поинтересовался Андрей Михайлович.

Конечно, Василий мог и сам занять указанную должность. Но не было никаких гарантий, что его тесть не пошлет за ним погоню, едва узнает, что он сам себе выправил документы на имя некоего кузнеца Василия и покинул подконтрольный губернатору берег.

— При всем желании… Я понимаю, что не принесу пользу, если так сложится. Не мое это дело. Прошения разбирать — это еще ничего. А как дело до денег доходит, тут уж мне лучше и вовсе не вникать.

Госпожа Юлия и Андрей Михайлович понимающе переглянулись. Сыну кузнеца, не обученному ничему, кроме грамоты и простейшего счета, и не имеющему желания учиться, в самом деле было практически невозможно вытянуть на своих плечах губернаторский пост.