Александр Соколов (1840-1913) - Испытание Раисы („Красный кабачок“)
Удивленный ребенок взглянул на Мавру, затем на мать и, заметив на ее лице неудовольствие, отошел в сторону.
30.
— Ты счастливее меня, — начала Мавра. — Бог дал тебе ребенка, а мне нет!
Марсова, тихо вздохнув, посмотрела на мальчика, составлявшего ее единственное счастье и отраду.
— Ты должна заботиться о его здоровье, потому что, если бы он умер, то ты, как вдова, получила бы только седьмую часть.
Марсова вздрогнула с головы до ног и, крестясь, прошептала в ужасе:
— Умер!.. Вот мысли-то! Да сохранит меня Господь от такого несчастия!
Коварная крестьянка тоже важно перекрестилась.
— Вот ты теперь богата, очень богата до совершеннолетия сына! — сказала она.
— Я была богата и до замужества, — холодно заметила Марсова. — К чему ты клонишь свой разговор?
— Многие завидуют богатым, это правда! — качая головой, говорила Мавра. — И у тебя есть завистники: о тебе говорят худо.
— А-а! — прошептала вдова, вглядываясь в непроницаемое лицо своей свояченицы с „левой стороны“. — Откуда ты это знаешь?
— Так, говорят!.. — загадочно отвечала Мавра. — Я подумала, что неплохо, если ты это узнаешь, потому что у тебя есть средство заставить умолкнуть сплетни.
— Средство? Защищаться? — в негодовании воскликнула Марсова. — Что могут говорить обо мне? Тебе, как и всем, известно, что я не пренебрегала своими обязанностями!
Мавра молчала, обдумывая нападение.
— Что же говорят? — нетерпеливо спросила опять вдова. — Если ты начала, так и кончай!
— Говорят, смерть барина загадочна и могла принести пользу только тебе одной.
— Смерть барина мне?! – громко вскрикнула Елена, поднимаясь. — Негодяйка! — и не сдержавшись, она дала Мавре пощечину.
Та не тронулась с места, только закрыла рукавом щеку.
— Мне, которая всегда его любила несмотря ни на что! Мне, которая все ему простила и оплакивает каждый день!.. Мне, которая вечно будет носить траур по человеку, который меня не любил?!..
Дрожа от возмущения, Марсова стояла перед Маврой, меча искры из глаз.
— Я не знаю, почему ты изволила рассердиться, — тихо промолвила Мавра. — Я тебя по доброте предупредила, а ты со мной обращаешься так, как будто я тебе сделала что худое.
Елена в изнеможении опустилась на скамейку: ей было стыдно за свою вспышку, и она сказала:
— Говорят!.. А кто же, как не вы распускаете грязные сплетни?! Если бы кто другой говорил, разве ты не могла меня защитить?.. Ты и твой муж — глава этих людей! Вы здесь более господа, чем я сама, и вы могли бы заставить замолчать всех, пристыдив их! Но вы оба меня ненавидите, и вы радуетесь, что меня оскорбляют!
— Извини, барыня! Мы желаем тебе добра, мы покорные тебе слуги! Хотя покойный барин и освободил Мороза, но мы знаем, что созданы для того, чтобы служить тебе!
Хитрая крестьянка с намерением упомянула о независимости мужа: она знала, что он спокойно мог уехать, оставив вдову среди запутанных дел.
Марсова неоднократно просила мужа сменить управляющего, но он не сделал этого, сейчас же она понимала, что не в состоянии нести эту тяжесть сама, к тому же сопряженную с ответственностью перед опекуном сына. Она чувствовала, что почва колеблется под ее ногами, и не могла ничем помочь.
— Я знаю, что вы не злы, — постаралась с усилием сказать Елена, — но зачем ты мне все это говоришь? Разве я и без того не была несчастна?
— Я тебе это рассказала потому, что если у тебя есть какое-нибудь доказательство, хоть какой-нибудь клочок бумаги, могущий объяснить смерть барина, ты бы доверила ее нам, а мы бы показали ее всем!
Елена вспомнила о бумажке, уничтоженной ею, и ей казалось, что пропасть еще сильнее разверзается перед нею.
— У меня ничего нет.
— Ты однако сама знаешь, что барин умер не своей смертью!
— Может быть! Я ничего не знаю.
— Но тогда, — сказала Мавра с заблестевшими глазами, при мысля о мести, (Марсова сидела, опустив голову), — почему ты не обратилась к суду? Надо было произвести следствие!
Елена, взглянув на крестьянку, встретила взор, полный сочувствия и даже как бы дружбы.
— Правда, — прошептала она, — надо было произвести следствие: узнали бы, что мой муж убил себя из-за польки.
— А! — неосторожно выдала себя Мавра. — Ты думаешь, что он убился из-за этой польки?
Это восклицание выдало ее радость, ощущаемую при этом признании.
— А ты? — спросила Марсова, глядя на нее в упор. — Ты сама что думала?
— А я, — нагло ответила крестьянка, — я думаю, что ему что-нибудь подмешали в кушанье, чтобы покончить... Это часто случается: есть много ревнивых женщин, прибегающих к колдовству, чтобы возвратить к себе мужа, и иногда дело принимает худой оборот.
— Это хорошо для тех, кто верит в колдовство, — презрительно проговорила Марсова. — Итак, ты меня обвиняешь?
— Я? Сохрани меня Господь! Полька ведь тоже могла дать любовный напиток!
— Ей не надо было его удерживать, — с горечью прошептала вдова.
— Ты видишь, барыня, что очень худо поступила, не приказав произвести следствия!
— И ты говоришь мне об этом только спустя шесть месяцев? Почему ты мне не сказала об этом раньше?
— Я ухожу, барыня! Тебе нечего передать мужу?
— Нечего! Мавра, — сказала Елена, — извини мою горячность: я не права, но ты нанесла мне такой ужасный удар!
— Это ничего, барыня, не стоит об этом и говорить!
Крестьянка поцеловала руку Марсовой с нежной подчиненностью, в которой проглядывала и незаконная свояченица и жена управляющего-мужика, а затем тихо вышла.
Елена долго следила за ней глазами, пока та не скрылась из вида.
— Вот мой злой гений! — прошептала она сама себе. — Эта женщина меня погубит...
Уже давно прошел слух, что Марсова, устав терпеть неверности мужа, тратившего деньги без счета на других женщин, и желая сама ими пользоваться до совершеннолетия сына, отравила своего мужа. Слух этот дошел и до Петербурга, и графиня Грецки, чуть не первая узнав это, только пожала плечами. Она слишком хорошо знала свою племянницу, чтобы поверить в такую нелепость, и даже написала ей, приглашая приехать погостить в столицу, полагая, что пребывание в ее доме заставит смолкнуть даже самые злые языки.
Елена приняла приглашение тетки, но в это время заболел ее сын, и поездка была отложена...
Совсем иначе дело обстояло с Валерианом Грецки... Он мало знал свою сестру, которая была немного старше его и воспитывалась совсем в другой среде.
Сестра была горда, он считал ее надменной: если он относился со злобой к сестре, — она ничем не реагировала, оставаясь холодной. Услышав нелепые толки, обвинявшие Елену, брат уверил себя, что она в припадке ревности была в состояния отравить мужа, чтобы не видеть его у ног других.
