Евгения Марлитт - Дама с рубинами. Совиный дом (сборник)
– За Дамбахской рощей… – донеслось к ней наверх.
– За Дамбахской рощей нашли его, – вдруг сказал голос около полуотворенной двери ближайшего амбара – это прибежал из конторы ученик. – Лошадь его была привязана к дереву, – говорил юноша, задыхаясь, – а он лежал во мху. Торговки думали, что он спит. Его отнесли на фабрику. Такой богатый человек, у которого сотни рабочих, кучера и слуги, и должен был так одиноко… – Он вдруг замолчал, испугавшись мертвенно-бледного лица девушки в черном кружевном платке и ее больших, полных ужаса глаз, когда она прошла мимо рабочих с бессильно опущенными руками, словно сомнамбула.
Она не спросила: «Он умер?» Ее бледные губы были судорожно сжаты и не могли произнести ни слова. Маргарита молча сошла с лестницы пакгауза и вышла через открытые ворота на улицу.
Она быстро шла по отдаленным пустым переулкам – по той же дороге, по которой когда-то бежала из страха перед пансионом. Но сейчас она даже не вспомнила об этом. Вокруг нее, правда, были не волнующиеся нивы, согретые вечерними лучами июльского солнца, а далеко простирающиеся уже сжатые поля, над которыми летали стаи ворон. Их карканье нарушало мертвое безмолвие осеннего пейзажа, но Маргарите казалось, что ее преследует хор учеников. «Так решено Богом», – непрестанно звучало в ее ушах, заглушая резкий крик птиц.
Иногда она вдруг останавливалась и со стоном зажимала уши и закрывала глаза.
Неужели мог случиться такой ужас? Возможно ли, чтобы крепкий, полный сил человек упал, как тонкий колос от взмаха косы, и властная рука судьбы в одно мгновение остановила исполнение планов и намерений и внезапно сковала уста, готовые произнести решающие слова?
Она шла все быстрее, уже бежала по голым полям, через пригорок, по шелестящей под ее ногами листве, которой буря усеяла дорогу перед рощей.
Только бы попасть туда скорее, только бы освободиться от невыразимой муки! Там она увидит, что это всего лишь сильный припадок… Все пройдет, все будет опять по-старому, она услышит его голос, увидит устремленный на нее взгляд, и этот ужасный час забудется, как страшный сон.
«Они нашли его за Дамбахской рощей», – опять явственно раздалось в ее ушах, и сердце замерло от испуга, ноги подкосились, сладкая надежда рассеялась, как туман.
Вон там, где березы выступали из-за стволов буков, это место.
Земля здесь была вытоптана ногами многих людей, как на месте битвы, большие сучья на деревьях обломаны для расширения пространства.
Ее душевные силы иссякли при виде этого, и когда наконец перед ней невдалеке открылись фабричные строения, а лесок и первые дома деревни остались позади, она вдруг почувствовала страшную слабость и прислонилась к одной из лип, которые стояли напротив ворот фабричного двора, бросая тень на площадку, где всегда отдыхали рабочие.
Во дворе стояли группы фабричных, но оттуда не доносилось ни звука.
Было только слышно, как прохаживали Гнедого.
В ту минуту, когда Маргарита подошла к липам, ландрат вышел из сада во двор и почти одновременно с дороги повернул экипаж и с шумом остановился перед воротами.
Как в тумане увидела молодая девушка развевающиеся ленты и перья на шляпах – в экипаже сидели дамы из Принценгофа.
– Успокойте меня, бога ради, дорогой ландрат! – воскликнула баронесса фон Таубенек, когда Герберт, бледный как мел, подошел к дверце кареты. – Боже мой! Какой у вас вид! Так действительно случилось то ужасное, невероятное, что сообщил мне встретившийся нам судья из Гермелебена? Наш милый бедный коммерции советник…
– Он жив, дядя, ведь он жив? – услышал он рядом умоляющий прерывающийся голос, и горячие пальцы сжали его руку.
Он обернулся, испуганный:
– Это ты, Маргарита?
Дамы высунулись из кареты и воззрились на богатую купеческую дочку, которая пришла, как служанка, в утреннем платье, покрытая черным платочком, разгоряченная, в пыли.
– Так это фрейлейн Лампрехт, ваша племянница, милейший ландрат? – спросила толстая дама, запинаясь, с недоверием и с тем любопытством ограниченных людей, которое они не могут скрыть даже при трагических обстоятельствах.
Он не отвечал, а Маргарита и не взглянула на его будущую важную тещу – она не помнила в эту ужасную минуту об отношениях, которые существовали между этими тремя людьми, взгляд ее был прикован к расстроенному лицу Герберта.
– Маргарита… – Он сказал одно это слово, но с такой душевной мукой, что она поняла все.
Содрогнувшись, девушка оттолкнула его руку и пошла по двору к павильону.
– Она, кажется, так огорчена, что совсем потеряла голову, – раздался сзади звучный холодный, выражавший сожаление голос красавицы Элоизы. – Иначе не решилась бы идти в таком виде по городу.
В сенях павильона стояли, уже собираясь уходить, два городских врача и обливавшаяся слезами жена фактора и разговаривали вполголоса. До Маргариты донеслись слова «удар», «прекрасная смерть», «смерть, достойная зависти».
Не поднимая глаз, скользнула она мимо говоривших прямо в комнату, где всегда сидел отец.
Теперь он лежал на диване. Его красивое лицо резко выступало на темно-красной обивке, казалось, он спал мирным сном: рука смерти похитила его внезапно, не причинив страданий и стерев с лица следы мрачных раздумий. У ног его сидел дедушка, обхватив руками свою седую голову.
Старик взглянул на внучку, когда она опустилась в немой скорби на колени перед отцом. Ему было понятно, что она пришла пешком и в «таком виде» – он знал свою Гретель. Нежно, не говоря ни слова, он притянул ее к себе, и на его родной груди из ее глаз хлынули наконец неудержимым потоком благодатные слезы.
Глава 16
В галерее, между дверью в большую залу и противоположным средним окном, было место, где все носившие имя Лампрехтов принимали последнее «прости» от своих близких, прежде чем сойти под сырые своды фамильной усыпальницы на тихом кладбище за городскими воротами.
Здесь лежала и госпожа Юдифь с озаренным злорадной улыбкой лицом: вынудив у своего супруга клятву, связывающую его на всю жизнь, она перестала бороться со смертью и тотчас же вытянула свое худое некрасивое тело в вечном покое.
Здесь же, под цветущими тропическими растениями, окружавшими обитый серебром гроб богатой женщины, увидел, как говорят, господин Юстус Лампрехт в первый раз красавицу Доротею.
Она была осиротевшей дочерью жившего в дальних краях купца, который вел дела с домом Лампрехтов и в своем завещании назначил господина Юстуса опекуном Доротеи. И вот однажды вечером перед домом Лампрехтов остановилась дорожная карета, на которую никто не обратил внимания – в дом по ярко освещенной лестнице входило необычно много людей. Приехавшая незнакомая девушка вышла из кареты, последовала за ними и очутилась, к своему ужасу, перед покойницей.
