Джанет Дейли - Гордые и свободные
Распахнулись двери, и оттуда выбежали Кипп и Ксандра; за ними следовали Элайза и Виктория с маленьким Джоном на руках. Элайза поотстала, чтобы дать возможность Гордону пообщаться с родными.
– Как хорошо, что ты вернулся, – объявила Ксандра, обхватывая отца за ногу. – Я по тебе скучала.
Уилл посадил на руки младшего сына, нежно погладил его по голове и сказал:
– Я тоже по вас скучал.
Известие о возвращении Уилла Гордона из столицы моментально разнеслось по округе, и к полудню в Гордон-Глен явилась добрая дюжина гостей, включая обоих Стюартов – отца и сына. Каждому хотелось услышать, чего добились делегаты в Вашингтоне, и рассказать о событиях, произошедших за время отсутствия Уилла.
– Пока ты отсутствовал, у нас здесь дела пошли совсем скверно, – сказал один из соседей.
– Это верно, – подхватил другой. – Не меньше дюжины белых арестовали за нарушение закона о регистрации, в том числе миссионеров Сэмюела Ворсестера, Айзека Проктора и Нэйтана Коула.
– Комическая была картина, – сухо вставил Клинок. – К миссии подъезжала целая процессия: впереди повозка, на ней мальчишка бьет в здоровенный барабан. За ним идет взрослый мужчина, дудит на волынке, а еще дальше – целая орава вооруженных. Арестовали священников, не предъявив никакого ордера на арест, дали им попрощаться с семьями и увезли в Лоуренсвилл.
– Но я слышал, что арестованных отпустили, – удивился Уилл.
– Да, отпустили. Судья не поддержал обвинение. Дело в том, что миссионеры заодно выполняли обязанности почтмейстеров, и судья рассудил, что в качестве таковых они являются федеральными служащими и не подпадают под действие джорджийского закона о регистрации, – объяснила Элайза. – Сюда заезжал Нэйтан… я хочу сказать, мистер Коул, он говорил, что с ним обращались вполне прилично. Кроме того, кое-кто из влиятельных джорджийцев отнесся к миссионерам с сочувствием и выразил неодобрение действиями гвардейцев.
– Но даже эти люди настаивают на том, чтобы индейцы чероки покинули эти края, – сказал один из соседей.
– Ты бы слышал, отец, какие песни распевают джорджийцы, – воскликнула Темпл и запела:
Дитя природы, нас покинь,Твой новый дом среди пустынь,За речкой Миссисипи,В краю орла и выпи.Покинь же нас, покинь.
– А я знаю еще одну песенку, – насмешливо подхватил Клинок. – Они поют:
Мне б подружку помилейДа землицы пожирнейУ индейцев отобрать,Чтобы жить – не горевать.
– Нет, этой песни я не слышала, – весело ответила Темпл, но, встретившись глазами с Клинком, порозовела.
– А правду говорят, что набеги джорджийцев становятся все более наглыми, причем не только в наших местах? – спросил Шавано Стюарт по-английски, чтобы Элайза не чувствовала себя в разговоре лишней.
– Да, я читал об этом статьи в «Фениксе», – подтвердил Уилл.
– А писали там о том, как гвардейцы топтали наших сородичей копытами коней? – спросил один из соседей. – Одного старика, который замешкался, открывая ворота, они застрелили. Другой, видевший эту сцену, пошел и повесился – не вынес такой жестокости.
– Мы все в опасности, – подхватил другой. – Когда они нагрянули к тебе на плантацию…
– Что? – вскинулся Уилл и нахмурился. – Когда это произошло?
Наступила тишина. Темпл открыла было рот, но Элайза ее опередила:
– В начале месяца. Я не стала вам об этом рассказывать, потому что ничего особенно ужасного не произошло. Они почти сразу же удалились.
Темпл улыбнулась:
– Если б ты видел, отец, как вела себя мисс Элайза, ты бы ею гордился.
Учительница покраснела, а Темпл принялась во всех подробностях рассказывать тот памятный эпизод.
– Я сердечно вам благодарен, мисс Холл, – тихо сказал Уилл, когда Темпл закончила.
– Благодарить совершенно не за что, – смутившись, пробормотала Элайза. – Ваша дочь преувеличила мою роль в этой истории и преуменьшила свое участие.
– Сомневаюсь, – сухо прокомментировал ее слова Уилл. – Однако я вижу, что этот разговор вам неприятен.
Он отвернулся, и Элайза вздохнула с облегчением.
Вскоре разговор вновь повернул к наболевшим вопросам: плантаторы подсчитывали, сколько скота угнали у них джорджийцы с начала года – получилось, что никак не меньше пятисот голов. Говорили о сожженных домах, о белых поселенцах, уже начавших переезжать в Джорджию, предвкушая пресловутую лотерею.
Хуже всего было то, что на земли индейцев устремились торговцы спиртным, хотя местные законы строго-настрого запрещали продажу горячительных напитков. Однако штат Джорджия объявил индейское законодательство недействительным. Местным судьям и полицейским запрещалось задерживать виноторговцев. Многие индейцы, подавленные событиями последних лет, пристрастились к пьянству. Кое-кто, напившись, впадал в буйство и совершал преступления. Всевозможные проходимцы и шулера нахлынули в индейскую территорию со всей страны, всячески обманывая и обсчитывая местных жителей.
Выслушав все эти невеселые вести, Уилл Гордон сказал:
– И все же отчаиваться нельзя. Давайте последуем примеру нашего главного вождя Джона Росса и достопочтенного майора Риджа. Пусть все знают, что индейцы чероки держатся заодно и ни за что не подпишут договор о переселении.
Далее Уилл Гордон сказал, что индейцы не одиноки в своей борьбе, в Вашингтоне и в Конгрессе у них немало союзников. Негодяй Джексон стал заклятым врагом индейцев, но на следующих президентских выборах – а до них остался всего год – многие сулят победу его сопернику Генри Клею. Этот человек относится к индейцам чероки с симпатией и не станет настаивать на пересмотре существующего договора.
Его слова звучали так убедительно, что спорить никто не стал. После обеда говорили о планах на будущее, о том, какой стратегии придерживаться в борьбе за свои права.
14
Гордон-Глен
7 июля 1831 г.
На свадьбу дочери Уилла Гордона и сына Шавано Стюарта, свадьбу, которая должна была породнить два самых респектабельных семейства народа чероки, съехались сотни гостей: соседи, родственники, друзья, причем некоторые из них прибыли на торжественную церемонию издалека.
Элайза сшила себе по такому случаю новое платье – цветастое, легкое, с кружевным воротником, газовой пелериной и прозрачными рукавами, как нельзя лучше соответствовавшими южному климату. В порыве расточительства она даже купила розовую шелковую шляпку. Если учесть, что у нее имелись вполне приличные черные туфли, теперь она могла считать себя хорошо одетой и даже модной. Это ее радовало, хотя Элайза сама не понимала, почему.
