Лора Бекитт - Запретный рай
Когда внутрь ее нового жилища вошел Атеа, Эмили почудилось, что его фигура окружена золотистым сиянием. В его взгляде появилось какое-то новое выражение. В глазах молодого вождя сияла жизнерадостная душа его народа, и вместе с тем в них была готовность к смерти.
Подойдя к мужу, Эмили положила руки ему на плечи.
— Они идут сюда?
— Да.
— Кто они и сколько их?
— Должно быть, французы. Сколько — пока не знаю.
— Я могу выйти к ним и поговорить с ними. Попрошу их уйти и не нападать на нас.
— Нет, Эмалаи. Я вообще не хочу, чтоб они знали, что в племени есть белая женщина.
— Не уходи, — попросила она.
— Я должен. Я приду, как только смогу. Сейчас мне нужно быть с воинами.
Эмили вдруг подумала о том, что готова броситься со скалы вместе с Атеа, крепко держась за руки, — лишь бы навсегда остаться с ним, с ним вдвоем. Но она знала, что полинезийцы редко убивают себя. Они слишком любили жизнь, чтобы добровольно отказываться от нее.
Глядя на Атеа, она говорила себе, что скорее померкнет солнце в небе, чем страстный блеск в его глазах. Звенящая тишина была наполнена тем, что невозможно выразить словами. Ответное желание огнем понеслось по телу Эмили, и она подумала, что сможет удержать Атеа еще на несколько минут.
Тефана и Киа были неподалеку, но Эмили знала, что они ни за что не войдут в хижину, пока в ней находится вождь.
Они с Атеа сомкнули объятия. Волна лихорадочных эмоций и судорожного наслаждения захлестнула их, накрыв с головой. Они не стали ни раздеваться, ни опускаться на циновку. Их дыхание было частым, а к коже прилила кровь. Это был короткий путь, но они прошли вместе от начала и до конца, и все, что произошло между ними, было необыкновенно естественным, чистым и исцеляющим.
Отстранившись от Эмили, Атеа рассмеялся:
— Ты наступила на мою тень!
— Это плохая примета?
— Нет, просто тень вождя неприкосновенна.
— Почему?
— В тени живет душа.
Эмили удивилась.
— Вот как?
— Да. Тень может скользить по воде, пробегать по ответной стене. Она обладает особым могуществом. Тому, кто осквернил тень вождя, грозит смерть.
— Я согласна умереть, чтобы навсегда остаться рядом с тобой, — серьезно произнесла Эмили.
— Для того чтобы быть рядом со мной, тебе нужно жить. Я люблю тебя, и я никому тебя не отдам.
Она опустила ресницы. Порой любовь это не только счастье, но и тревога, страх, приставленный к горлу меч.
— Иногда мне кажется, что я никогда не стану своей среди людей твоего племени.
— Ты моя, Эмалаи, и этого достаточно.
Потом он ушел, и Эмили знала, что он вернется нескоро. Как бы сильно она не тревожилась, ей было сложно представить, что в цветущей долине могут раздаться выстрелы. Похоже, так казалось не только ей, ибо среди туземцев не замечалось не то что паники, а даже малейших признаков страха. Женщины занимались привычной работой, ни на секунду не умолкая, но они обсуждали не пришествие французов, а повседневные дела. Мужчины стояли в карауле, готовили оружие, осматривали укрепления или, собравшись группами, беседовали, и, кажется, тоже на мирные темы.
«Они живут без книг, без часов, без компаса, — думала Эмили, — они не знают многого, что знаем мы, но они владеют тем, что нам не дано: искусством быть счастливыми каждый миг и никогда не бояться будущего».
— Я хочу говорить с вождем! — крикнул Морис Тайль, приблизившись к холму, на котором стояла крепость.
Прошло немного времени, и на террасе появился Атеа в головном уборе арики и с жезлом в руках. Оружия при нем не было.
— Я тебя слушаю. Зачем ты сюда пришел?
— Я явился с посланием губернатора Брюа, — ответил капитан, помахав бумагой. — Если ты подпишешь соглашение, тебя и твоих людей оставят в покое. Губернатор решит, что будет на Хива-Оа: морской порт, сторожевой пост или что-то еще. Здесь разместится гарнизон.
— Я не могу позволить белым хозяйничать на моем острове. Я не намерен пускать их в свои владения.
— Мы уже пришли.
— Я заставлю вас уйти.
— Хива-Оа — одно из французских поселений в Океании.
— Это мой остров.
— Упрямый дикарь! — пробормотал помощник Тайля.
— Стреляй! — негромко произнес Морис, обращаясь к стоявшему рядом солдату.
Раздался выстрел, но Атеа успел скрыться. Рене, стоявший в тени деревьев, вздрогнул. В глазах Моаны появился лихорадочный блеск.
— Он потомственный властитель своих земель, он сроду никому не подчинялся, — негромко произнес Рене.
— Других ломали без труда, — небрежно заметил очутившийся рядом солдат.
— Этот устроен иначе.
— Вот дьявол! — воскликнул помощник Тайля. — Похоже, он и впрямь неуязвим.
Сию же минуту туземцы принялись поливать пришельцев каменным дождем из своих пращей. Французы не имели возможности выпрямиться, чтобы ответить ружейными выстрелами. Некоторые из них получили серьезные ранения.
Морис выругался, а после истерически расхохотался. Все было впустую. Островитяне не собирались тратить драгоценные боеприпасы. Они вполне могли обойтись камнями. Надо полагать, провизии и воды в крепости было вдоволь. Французы не имели ни малейшей возможности взять ее ни осадой, ни штурмом.
Тайль знал, что на пути завоеваний нельзя останавливаться, нельзя медлить, ожидая приказа из-за многих миль.
— Что ж, — решил он, — пусть сидят на холме, сколько влезет. Мы вернемся на берег. Спалим деревню, а на ее месте начнем строить базу. Надеюсь, вскоре нервы этого гордеца не выдержат, и он явится в гости.
Десант вернулся на берег к ночи и сразу взялся за дело. Бамбуковые хижины сгорали быстро и жарко. Языки пламени рвались в небо, казалось, пытаясь достать черный купол. Несколько построек капитан приказал оставить — чтобы в них могли поселиться солдаты. Он бы мог сохранить их все, но не стал: иногда что-то нужно делать просто в назидание и для устрашения.
«Дворец» Атеа был сметен с лица земли — от него остался лишь пепел. Рене считал, что таким образом Морис признаёт свое бессилие, но вслух ничего не сказал. В конце концов непокорный вождь отнял у него самое дорогое: его единственную дочь.
Ночь прошла спокойно. Пахло морской солью, мокрым песком, гарью и диковинными растениями. Тихо шелестели кроны деревьев, каждый лист которых был величиной с мужскую ладонь. Звезды над головой мерцали, будто гаснущие свечи.
Моана ночевала в хижине Мориса. Капитан больше не пытался овладеть ею насильно. Слепое желание сменило некое печальное понимание происходящего. Тайль начинал постигать, что ему нужно не просто ее тело, не только внешняя красота этой девушки.
