Шеннон Дрейк - Фрейлина
Здание на острове, словно выраставшее из скал, на мгновение сверкнуло под солнцем, как бы приветствуя Гвинет. «А может, это не приветствие, а предостережение», — подумала она и заставила себя очнуться. Она чувствовала нестерпимую боль, как и все в доме. Судьба оказалась немилосердна к такой нежной и доброй женщине, как Кэтрин. Теперь она покинула этот мир, смерть наконец призвала ее. Больше Кэтрин не будет ни страдать, ни испытывать страх. «Хотя день ясный, в этот день нас всех окутывает тьма», — подумала Гвинет.
Солнце село. Гвинет почувствовала, что становится холодно. Она вдруг поняла, что находится на вершине высокого холма почти в полной темноте.
— Идем, девочка, — скомандовала она своей лошади, следя, чтобы в ее голосе не было ни нотки тревоги, которая вдруг охватила ее. — Пора возвращаться.
Несмотря на все старания своей хозяйки, лошадь почувствовала ее беспокойство. Когда Гвинет осторожно ехала назад по тропе, ее кобыла заволновалась и встала на дыбы.
— Нельзя вставать на дыбы на такой почве, — сказала ей Гвинет, но ее слова не подействовали, и всадница твердо заявила: — Милая моя, я не собираюсь снова выпадать из седла.
Они спустились по склону и оказались в долине. Овец здесь уже не было. Гвинет не знала, куда пастухи угнали их. В темноте все неровности этой суровой земли выглядели одинаково. Гвинет ослабила поводья, давая лошади возможность самой искать дорогу. Когда та повернула назад и пошла через поле, девушка услышала крик совы и от неожиданности охнула. Лошадь испугалась и отпрянула в сторону, но Гвинет удержалась в седле.
— Домой, девочка, домой! — тихо повторила она, заставляя лошадь снова идти вперед.
Гвинет долго ехала по мягкой земле через поле, не встретив ни одного человека. Лишь через несколько часов она наконец поняла, что едет в никуда. Лошадь то ли двигалась по кругу, то ли шла на север, в то время как надо было на юго-восток. Гвинет остановила ее и в отчаянии попыталась догадаться, в какой стороне находится море, чтобы сориентироваться. Она решила, что легкий ветерок, который делал ночь еще холоднее, дул с северо-запада, и, определившись с направлением, снова натянула поводья.
Куда делись все деревенские дома, которые она видела раньше? Она не заметила ни одного с тех пор, как спустилась с холма. Гвинет бранила себя за то, что так глупо заблудилась, хотя и понимала, что ругательства — пи мысленные, ни произнесенные вслух, — разумеется, ничем ей не помогут.
Наконец она решила отыскать какую-нибудь маленькую рощу, где, по крайней мере, можно найти место для отдыха, а когда настанет утро, продолжить поиски дороги к замку. В самом конце долины она увидела в лунном свете очертания небольшого густого леса и решила, что сможет отыскать там место, укрытое от дождя и ветра, кучу сосновых иголок, из которых можно сделать постель, и обязательно — воду в каком-нибудь ручье.
Бояться почти нечего, раз она за столько часов не встретила ни одного человека.
Лорд Рован в эту ночь, разумеется, не заметит ее отсутствия. Ей нет причины беспокоиться, что она встревожит его. И все же…
Ее снова охватило отчаяние: Энни и Лайза, конечно, заметили, что она не вернулась, и подняли тревогу. Тристан, по всей видимости, уже послал кого-нибудь искать ее, не отрывая Рована от ночного бдения у тела его любимой Кэтрин.
Она направилась к более темному пятну среди черной ночи, дрожа и ругая себя за глупость.
И тут Гвинет увидела свет среди деревьев.
Она остановила лошадь и прищурилась, но смогла разглядеть только горящий костер. Девушка задумалась, приближаться к нему или нет, но ненадолго. Горцы, конечно, известны тем, что живут по собственным законам, но ей здесь никто не причинит вреда: она служит королеве и находится под защитой лорда Рована из замка Грей.
Кобыла хотела повернуться и ускакать прочь, но Гвинет заставила ее идти вперед. Потом она горько раскаивалась в том, что не позволила себе благоразумно довериться инстинкту лошади.
Пока Гвинет ехала к костру, темнота внезапно наполнилась шорохами и шуршанием. Лес вокруг как будто ожил.
Кобыла испуганно прыгнула в сторону. Гвинет попыталась повернуть ее и ускакать, но поняла, что бежать уже поздно.
Рован много часов просидел, опустив голову, возле постели своей жены. Он не смотрел на прекрасное лицо Кэтрин: он знал, что смерть придала ему спокойное выражение, которого он так давно — слишком давно — на нем не видел. Казалось, что Кэтрин просто спит и ей очень уютно.
Он хотел мучиться. Мысленно Рован звал: пусть придет боль. Но не чувствовал ничего. Ничего, что вытеснило бы из души тяжелый груз — чувство вины.
Лорд Грэм стиснул зубы. Он никогда не давал другой женщине то, что дал Кэтрин. Когда-то очень давно она зажгла огонь любви и верности в его душе, и этими чувствами был полон каждый его вздох. Они смеялись вместе, вели серьезные беседы о положении дел в королевстве, о лошадях, даже об улучшениях, которые нужно сделать в замке.
Когда-то…
Теперь ему казалось, что это было очень давно. И после несчастного случая с ней он слишком часто и слишком сильно желал уехать прочь из этого замка. Он был благодарен своим обязанностям за то, что они уводили его прочь от жестокого зрелища — того, чем стала нынешняя Кэтрин по сравнению с прежней.
А когда он вернулся на этот раз…
Она не только не узнала его, она тосковала по ласке незнакомки.
А потом, всего за несколько часов до смерти, она вдруг узнала его. Чувствуя, что конец близок, она попросила отвезти ее на холм, чтобы в последний раз полюбоваться землей и небом.
Он никогда не дарил другой женщине свою любовь, но при жизни Кэтрин довольно часто проводил время в обществе поклонниц. Это были шлюхи, распутницы, но ни одна из них ничего для него не значила, ни одной он не мог причинить вреда. Ни одна из них не увлекла ни его ум, ни тем более сердце. Все это было не в счет: они ничего не значили.
И все-таки теперь, когда Кэтрин лежала здесь, он чувствовал, что предал ее. Он покинул свой дом не только из-за обязанности, но и по своему желанию.
Он хотел наказать себя за то, что покинул ее, хотел чувствовать боль, а не тоску, полумрак и холод, которые сейчас смыкались в кольцо вокруг него.
— Прости меня, Кэтрин, — прошептал он, прижав руки к груди и крепко сжав кулаки. — Ради бога, умоляю, сумей простить меня.
Сначала он не обратил внимания на шум и движение в коридоре: он знал, что никто не придет и не побеспокоит его. Хотя преподобный Кеох считал, что лорд Грэм должен позволить обработать тело супруги для сохранности, положить его в гроб и подготовить для церковной службы, Рован знал, что на время его оставят одного. Все будут ждать, пока он окончит свое личное прощание с телом жены.
