Колин Маккалоу - Прикосновение
В салуне было не протолкнуться. Посетители выстроились вдоль стойки в три ряда, заняли все столы, кроме хозяйкиного. Еду и напитки подавали Матильда, Дора и еще три девушки. Александр решил сесть за стол Руби и направился к нему, провожаемый любопытными взглядами. Большинство посетителей были еще сравнительно трезвыми.
— Я Морин, — отрекомендовалась рыжая девчонка в зеленых кружевах. Таких веснушчатых лиц Александр еще не видывал: казалось, Морин чем-то вымазалась, чтобы казаться загорелой. — Могу подать жареную ножку поросенка с хрустящей корочкой, жареной картошкой и отварной капустой, а на сладкое — вареный пудинг с изюмом и заварным кремом. А коли не хотите, Сэм приготовит вам еще чего-нибудь.
— Нет, спасибо, Морин, неси, что есть, — ответил Александр. — Матильду и Дору я знаю, а как зовут ваших подружек?
— Вон та раскосая брюнетка — Тереза, а с наколками на руках — Агнес. — Морин хихикнула. — Говорят, она раньше в Сиднее работала, в таверне где-то в Роксе[1].
Стало быть, девчонки Руби далеко не первой свежести. Впрочем, пользоваться их услугами Александр не собирался — сколько за них просят в Хилл-Энде? — и потому занялся великолепно приготовленным ужином. Хозяйке заведения повар Сэм Вон обходился недешево, но стряпать он и вправду умел. Александр мысленно наметил как-нибудь до отъезда уговорить Сэма приготовить ему настоящую китайскую еду.
Руби распоряжалась за стойкой и так захлопоталась, что Александру перепал лишь приветственный взмах рукой; хотелось бы знать, задумался он, во всех ли заведениях Хилл-Энда хозяйки настолько деятельны, и решил, что не во всех. Торговля живым товаром процветала: то и дело кто-нибудь из девиц удалялся в сопровождении жертвы, а когда через считанные минуты распутницы возвращались, их уже ожидала очередь. В городке наверняка имелись и блюстители порядка, и Руби скорее всего откупалась от них.
Ощущая приятную тяжесть в желудке, Александр откинулся на спинку стула, раскурил сигару, придвинул поближе чашку чаю и принялся наблюдать. Он сразу заметил, что за услуги девиц плату вперед получала Руби.
Когда подвыпившие посетители подобрели, Руби направилась к пианино. Оно стояло у входной двери и было повернуто так, что музыкантшу видели все присутствующие в зале. Поддернув юбки, чтобы не путались под ногами, Руби положила руки на клавиатуру, зазвучала музыка. Александр замер и с трудом подавил нелепое желание прикрикнуть на пьянчуг, заставить их помолчать и послушать — так хорошо она играла! Репертуар Руби состоял из незамысловатых популярных песенок, но пианистка украшала их виртуозными пассажами, свидетельствовавшими, что ей по плечу и Бетховен, и Брамс.
До приезда в Америку Александр редко задумывался о музыке — по той простой причине, что толком не слышал и не знал ее. Но в Сан-Франциско его занесло на концерт Шопена, и он страстно увлекся им. С тех пор Александр бывал на концертах повсюду, где только мог — в Сент-Луисе и Нью-Йорке, Лондоне и Париже, Венеции и Милане, в Константинополе и даже в Каире, где попал на премьеру «Аиды», которую Верди сочинил к открытию Суэцкого канала. Александру было все равно, что звучит — опера, симфония, инструментальное соло или песенки, которые принято слушать в салунах вроде заведения Коствен. Музыка всегда музыка.
А между тем вдохновенная пианистка из Хилл-Энда аккомпанировала себе и пела «Лорену» — меланхоличный, задумчивый вальс, который Александр впервые услышал во время своей американской одиссеи и с тех пор наслушался в разном исполнении — и без аккомпанемента, и под визгливые звуки концертино или губной гармоники.
Мы были счастливы, Лорена,Любовь страшились потерять.О, как гордились мы, Лорена,Не смели на судьбу роптать.Но годы пронеслись стрелою.К чему былое ворошить?Пора проститься нам с любовью.Минувшего не возвратить.
Когда отзвучало сладкое и сильное контральто Руби, расчувствовавшиеся рудокопы взорвались истерическим шквалом аплодисментов, требовали повторения на бис, не желали отпускать певицу.
«Ее можно полюбить за одну эту песню», — думал Александр, незаметно удаляясь в Голубую комнату, чтобы ненароком не сказать Руби лишнего.
Кто-то уже развел в камине огонь; после наступления темноты в Хилл-Энде резко холодало — шел май, приближалась зима. Слава Богу, в комнате тепло! Не придется спать в теплом белье. Александр подбросил в камин угля — вот это да, уголь! Откуда он взялся? В округе как будто нет угленосных пластов, а ближайшая железная дорога — боковая ветка в Райдале, до нее и не доберешься.
Видимо, дневной сон освежил Александра, поэтому усталости он не чувствовал; выудив из седельной сумки Плутарха, он подкрутил фитиль керосиновой лампы, чтобы было удобнее читать, и нагишом забрался в постель, в которую кто-то заботливо подложил грелку.
Неожиданно приоткрылась дверь: Александр прекрасно помнил, что запер ее. Но разумеется, у хозяйки постоялого двора имелись ключи от всех комнат. Вошла Руби в кружевном пеньюаре со множеством оборок. На каждом шагу пеньюар распахивался, открывая взгляду пару длинных стройных ног обутых в отделанные лебяжьим пухом туфельки без задников, на тонких каблучках. Роскошные волосы ниспадали на спину совсем как у леди Годивы.
Заглянув через плечо Александра в книгу, Руби возмутилась:
— Что за китайская грамота?
— Это греческий. Плутарх, жизнеописание Перикла.
Она оттеснила его бедром, присела на край кровати и принялась развязывать ленту спереди на пеньюаре.
— Ты загадка, Александр Кинросс, тайна за семью печатями, ясно? Я тоже знаю мудреные слова, хотя нигде не училась. Но ты прямо ученый. Стало быть, греческий понимаешь? И латынь?
— Да. А еще французский. И итальянский, — с нескрываемой гордостью подтвердил он.
— И могу поклясться, побывал не только в Калифорнии. Я с первой минуты поняла, что ты не из простых. — Лента наконец поддалась, Руби спустила пеньюар с плеч, обнажив полную высокую грудь безупречной формы. Ее талия была тонкой, а живот плоским даже без корсета.
— Да, я много где побывал, — с притворной невозмутимостью подтвердил Александр. — Ты пришла обольстить меня или ввести в искушение'
— Сдается мне, ты долго якшался со святошами.
— Даже вырос среди них.
— Сразу видно, а я от тебя такого не ожидала. От тебя я хочу любви, и не смей даже заикаться о деньгах! Когда содержишь бордель, горбатятся девчонки, которым ты платишь, и незачем ублажать посетителей самой. Имей в виду: я разборчивая, целых девять лет ни с кем ни сном ни духом! Так что можешь гордиться, парень.
