Янтарный след - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Значит, теперь это ее, Снефрид, спе-диса, и будет помогать ей во всякой нужде. Баню, ее бревенчатые стены, даже саму лежанку Снефрид видела как в тумане, зато Хравнхильд – ее продолговатое лицо, большие синие глаза, черные брови дугой, – различала необычайно ясно. Спе-диса подала ей знак – нужно работать. Надавливая кулаками на дно матки, они стали подталкивать дитя к выходу.
Еще несколько усилий – и младенец выскользнул на соломенную подстилку. Катла издала глухой стон – ее покинули последние силы. Снефрид тоже перевела дух – самое трудное позади. Сигга перевязала пуповину и забрала ребенка. Оставалось дождаться последа.
– Кровь больше не идет, – сказала Снефрид, обтирая Катле потное лицо. – Значит, у тебя ничего внутри не повреждено. Разрывов нет, зашивать ничего не надо. Сейчас выйдет послед, и все будет закончено.
Обмыв ребенка, Сигга завернула его в пеленку и держала, готовясь дать матери; новорожденная кричала, и Катла слабо поводила глазами на этот звук, но сил поднять руки у нее не было. Наконец послед вышел. Отдав ребенка Снефрид, Сигга прибрала его и принесла теплой воды, чтобы обмыть роженицу, но охнула:
– Опять кровь! Смотри, так и льется!
Снефрид отдала ей дитя назад и ощупала живот Катлы. Матка была мягкая – «кисель», как говорят повитухи, и Снефрид быстро огляделась, отыскивая Хравнхильд.
Диса все еще была здесь, стояла подле лавки. Встретив взгляд Снефрид, показала руками, будто что-то мнет. Вспомнив, что в таких случаях делают – опыта у нее было меньше, чем у тетки, – Снефрид принялась разминать живот Катлы, чтобы укрепить матку. Иначе кровь не остановится, и женщина умрет.
Ранен Бальдр стрелою острой,
Фригг пришла к нему и Фрейя,
Крови чары сотворили,
Резал Рёгнир[7] руны раны,
– приговаривала она, сама удивляясь, откуда знает этот заговор.
То и дело Снефрид поглядывала, что происходит, но кровь не унималась. Тревога нарастала. Лицо Катлы делалось все бледнее, черты заострились. Не нужно было искать и щупать бьючие жилки, чтобы понять – вот-вот жизнь ее покинет. Снефрид никак не удавалось оживить матку – видно, восьмые роды для немолодой женщины оказались не по силам. Сигга, тоже видя, к чему идет дело, качала кричащую девочку и загодя жалела, что придется той остаться сиротой.
Камень Сурт лежит на море,
Девять змей лежат на камне,
Пусть не будет им покоя,
Им не спать и не проснуться,
Пока кровь у Катлы льется,
Пусть она скорей уймется!
Выговаривая слова заклинания в одном ритме с движениями рук, Снефрид остро жалела, что некому помочь ей стуком в бубен. Кого позвать на помощь, не Сиггу же! Но и так до нее доносился равномерный стук, очень похожий на удары в бубен; это она слышала замирающий ток крови в жилах Катлы, удары сердца, все более слабые.
«Помоги мне!» – мысленно воззвала она к Хравнхильд, отчаянно боясь, что каждый следующий удар окажется последним.
Тут же до слуха донеслись знакомые удары – это запел старый бубен Хравнхильд, теперь принадлежащий Снефрид. Он выбивал четкий, сильный ритм, будто подтягивая к себе удары слабеющего сердца, и те, следуя за ним, продолжались, отвечали…
В спину повеяло холодом. Снефрид обернулась и увидела, что в бане появилось еще одно существо…
От неожиданности Снефрид выпрямилась, опустив забрызганные кровью руки. На месте очага появилось маленькое озеро, обложенное белым камнем. Его поверхность кипела, испуская туман, а на этом тумане стояла женская фигура, укутанная в серовато-голубое покрывало. Верхний его конец закрывал и лицо, и тем не менее Снефрид сразу ее узнала.
Она была так уверена, как если бы новая гостья была ее родной сестрой. Снефрид знала ее целую вечность. И знала, зачем она пришла.
В этот миг в ней самой что-то изменилось; Снефрид не осознала это, лишь ощутила. Само ее тело стали каким-то очень легким, прозрачным, но в то же время исполненным мощи – будто ветер. Кровь заискрилась в жилах; теперь она могла изливать огненную силу из ладоней и пальцев. Три повивальные руны на ладонях, уже давно стертые, вспыхнули снова и засияли ослепительным светом.
«Урд… – услышала она свой собственный голос, но губы ее не шевелились, голос звучал в голове, однако она точно знала, что ее слышат. – Урд, уходи! Оставь ее здесь».
Дева Источника покачала головой – мягко, но неумолимо. Кровь медленно вытекала из тела Катлы, будто стремясь влиться в этот самый источник – тот, из которого вытекает и куда возвращается всякая живая кровь во вселенной.
Урд, уходи!
Тебя изгоняю!
Чрева росу[8]
Я затворяю.
Камень лежит —
Ни раны, ни крови,
Воронов брага
Больше не льется.
Голос Снефрид окреп, и она сама каким-то краем мысли удивилась уверенной властности, зазвучавшей в нем, а еще словам, которых раньше не знала. Она опустила руку, и сила, текущая в ладонях, остановила кровавый поток.
Дева Источника пошевелилась и протянула руку в сторону Катлы. И Снефрид ясно увидела, как тело лежащей женщины колеблется, раздваивается: одно продолжало лежать, а второе, прозрачное, стало отделяться от него, приподниматься, как туман над землей.
Урд, уходи!
Тебя изгоняю!
Тучную телку
Тебе я отдам,
Если в обмен
Ты Катлу оставишь.
Ливень ресниц[9]
Тебе подарю я,
Если исчезнешь,
Катлу не тронув.
Она слышала, как голос ее отдается по бане… по тьме той подземной тропы, где находились три женщины: она, Урд и Катла. Жена Сигфуса уже не лежала на соломенной, залитой кровью подстилке – она стояла, безвольно опустив руки и закрыв глаза. За одну ее руку держалась Снефрид, а к другой тянулась бледная рука Урд. Тянулась, но пока не могла коснуться, хотя их разделяло самое малое расстояние.
